Еще до нападения на нашу страну они проходили специальную подготовку в австрийских Альпах. У егерей было прекрасное горное снаряжение. Им на три дня был обещан весь город, а в карманах офицеров уже лежали приглашения на банкет в мурманском ресторане «Арктика».

Почему?

Над этим еще и поныне ломают голову военные теоретики Запада. И бывший заместитель начальника штаба горного корпуса «Норвегия» В.Гесс в своей книге «Заполярный фронт в 1941 году» пишет о «численно превосходящих силах противника»…

Что ж, уцелевший генерал, пожалуй, искренен. На пути фашистов действительно были превосходящие силы. Только не в количестве штыков и пушек. В этом-то смысле тогда, в сорок первом, все было как раз наоборот. Просто никогда не понять этим теоретикам, и никакие академические знания им тут но помогут, где, когда, в какой момент сработает в душе советского солдата тот механизм, который сделает его тверже стали и камня. И почему это оп, уже вроде бы поверженный, избитый в кровь, измотанный отступлением, вдруг остановится, посмотрит себе за спину и скажет про себя:

«Все. Дальше отступать некуда. Дальше для нас земли нет».

Ногтями вцепится в наспех отрытую ячейку, зубами вгрызется в бруствер своего окопа — и не найдется на свете силы, чтобы живым сдвинули его с места.

Так было под Москвой и Ленинградом. Так было под Сталинградом. И так было под Мурманском, где наши войска сразу же, в сорок первом, стали насмерть на подступах к городу.

В тех, еще летних боях короткого отступления, в арьергарде наших полков и дивизий выявились, подобрались и сплотились группы дерзких до отчаяния бойцов.

Отходя последними, то и дело вступая в рукопашные схватки с врагом, они вскоре убедились, что не так уж страшны все эти эсэсовцы из «мертвых голов» и «эдельвейсов», что их можно бить, только сам не робей! И с начала позиционной войны до ее окончания этим делом и занимались. Хотя, казалось бы, ни возможностей, ни условий для этого у них не было совершенно никаких.

Здесь, в Заполярье, на местности, будто забытой богом и людьми, все было не таким, с чем обычно приходится сталкиваться солдату.

Траншея? Ее не выроешь в гранитных склонах сопок. Траншеи выкладывали из замшелых валунов, и они под названием «китайские стены» тянулись вдоль нейтральной полосы с обеих сторон.

В стенах там и здесь зияли провалы. Это значит — река, озеро, болото… В этой холодной пустыне горы и камни будто растут из воды.

Окопчик на нейтралке, где можно укрыться, когда обнаружит враг? Его тоже не выкопать. И вот часами, днями лазили разведчики на открытые, намертво прострелянные снайперами голые поля, чтобы собрать хоть горку камней, заложить в трещину взрывчатку и если уж не выдолбить, то хотя бы выворотить небольшую ямку.

Зимою все это заметет снегом, стены своих траншей противник зальет водой, и они станут ледяными, так что и не вспрыгнуть на них — непременно соскользнешь.

Перед поиском нужно, чтобы артиллеристы дали по ледяным скатам раза два, не больше, иначе враги догадаются, что в их стене делают пролом. А разведчикам нужно помнить, закрыв глаза, вслепую видеть, куда попадут снаряды, где лежат под снегом горки камней, чтобы схорониться за ними, когда навстречу ударит огонь.

Глаза можно, конечно, и не закрывать. Но что толку? Полярной ночью, в пургу все равно ведь ни зги не видно, и даже ракеты гаснут в мутной вихревой круговерти.

А потом придет лето, похожее на весну русской луговой полосы, только без утренних зорь и вечерних закатов. Кругом слюдяно блестят озерки, мочежины, над землею поднимается теплый пар, в нем зудит и толчется мошкара.

Но лучше бы его вовсе не было, этого заполярного военного лета! Потому что как идти за «языком», когда день-деньской светит солнце, а на другом конце горизонта, словно в насмешку, словно напоминая, что она все-таки есть, где-то есть, появится на короткое время и тотчас исчезнет белесая, прозрачная, как марля, луна…

Летом все время цели видны, летом на переднем крае стреляют много, стреляют все — пехотинцы, пулеметчики, минометчики. Металл дробит камни, осколки свистят роем, и никогда не знаешь, чем в тебя угодит — куском железа или булыжником. А может быть, сразу и тем и другим.

Однако полярная ли ночь, полярный ли день — разведчикам все равно нужно вести поиск. «Надо идти», — как говорят они. В разведку вступают добровольно и потом уже не ноют — «невозможно». Невозможного для разведчика, пока он живой и задача не выполнена, нет.