Немец длинно объяснил что-то про господина штурмбанфюрера и тоже вышел наружу. Загудел отъезжающий от крыльца автомобиль.

Шавырин и Тимка остались одни. Выдвинутый на середину горницы стол был в изобилии уставлен пищей. А два обеденных прибора и два кресла, придвинутые к столу, как бы свидетельствовали, что хозяйничать в доме предоставляется Шавырину и Тимке.

Шавырин первым делом сунулся разглядывать салаты в продолговатых фарфоровых салатницах, куриное жаркое под соусом в тяжелой эмалированной жаровне, какие-то напитки в пузатых, не наших бутылках.

А Тимка выглянул в окно на улицу, потом в другое, что выходило в сад, потом заглянул в кухню, где тоже никого не было, в пустую спальню и наконец осторожно высунулся на улицу.

— Хочешь рвануть? — усмехнулся Шавырин, закончив первое знакомство с обедом.

— Рвать мне пока незачем, — буркнул Тимка, в свою очередь подходя к столу, от которого тянуло аппетитным ароматом жаркого.

— Думаешь, следят? — спросил Шавырин.

— Мне плевать, что следят, — ответил Тимка. — Но я слово дал.

— Я же говорил тебе: везде люди…

— А мне что — люди? — сказал Тимка, нюхнув бутылку и сморщившись от запаха спиртного. — Мне главное — на пароход сесть. Чихал я потом на всех!

Запах второй бутылки был приятным, и Тимка налил из нее в бокал. Напиток по вкусу напоминал крем-соду.

— Ты смотри! — Шавырин вдруг отошел от стола и, слегка отодвинув гардину, что прикрывала темную, прямоугольной формы тумбочку, показал Тимке фотографию: — Наш знакомый! Выходит, это его изба?

В резной рамке был портрет штурмбанфюрера с аккуратно приглаженными волосами и орденским крестом на груди.

— Выходит, его! — ответил Тимка, усаживаясь в кресло, и решительно придвинул к себе жаркое. — Я хочу есть. Это ж для нас?

Шавырин не ответил, разглядывая тумбочку, на которой стояла фотография.

— Ты смотри: сейф! — удивился он и, ковырнув ногтями железную дверцу, чуть приоткрыл ее. Оглянулся на дверь, на окна. — Пошарим?..

— Я не вор — по сейфам лазить! — зло сказал Тимка. — И вы не лезьте в чужом доме! Как что, так боитесь, а как деньги…

— Иди ты!.. — сказал Шавырин. Но тумбочку оставил в покое, подошел к столу. — Может, там не деньги, может, там получше что?

— Все равно чужое! — заявил Тимка. — А пистолета он там не положит… Я попрошу у них пистолет! — решил он и, принялся с аппетитом уничтожать жаркое.

— Бешеный ты какой-то парень! — раздраженно проговорил Шавырин, пинком отодвинув кресло и усаживаясь напротив Тимки. — Никогда не узнаешь: друг ты или нет?

— Это вы насчет сейфа? — уточнил Тимка.

— Ну, хотя бы!

— Лезьте! — сказал Тимка и отодвинул от себя жаркое. — Доносить я на вас не пойду, но обедать вместе с вором не стану!

— Такой уж ты прямо чистенький… — проворчал Шавырин и, нюхнув бутылку со спиртным, налил себе полный бокал вина. — Попробуешь?

— Нет, — сказал Тимка. — Папа запретил. — И он опять придвинул к себе жаркое.

— Чистенький ты, благородный… — поддразнил Шавырин, утерев губы после вина. — А девчонку, дочку штурманскую, где-то бросил!

— Не бросил, — поправил его Тимка. («Что, если они схватили Асю?..») — Не бросил, а отправил в город, потому что идти со мной было опасно.

— А что ей в городе?! — изумился Шавырин. — В развалинах жить?

— В каких развалинах? — Тимка налил себе немецкой крем-соды. — Один город в стране, что ли? Тут у нее никого, а в Уфе бабушка.

— Чего-чего? — Шавырин заморгал на него от удивления. — Отправил ее в Уфу?!

— А что такого? — разозлился Тимка. — Думаете, не доберется? Вы ее не знаете! Она маленькая, будет говорить, что ей семь лет, — и никто не тронет. Придет к бабушке, а я потом найду ее.

Аппетит у Шавырина был как будто плохой, зато жажда мучила, и он опять налил себе вина. Пожал плечами.

— То ты на остров Пасхи собираешься, то ее искать!..

— Что вам объяснять? Вы хуже ребенка… — заявил Тимка. Потом растолковал: — Искать можно и через сто лет, если кто ждет тебя!

Шавырин хмыкнул, хотел что-то сказать.

— Не хмыкайте! — еще больше распалился Тимка. — Такой вы заботливый! За Асю переживаете! А когда там женщине руки крутили, я что-то не видел, чтоб вы вступились за нее!

Шавырину нечего было сказать на это, и он снова мрачно выпил. Налил еще. Некоторое время ели молча.