— Так сказали бы и многие другие, но не жрец Ухо Дива, и не Гордый Лунь, и не я. Отец твой, Большой Орел, наверное, тоже так не сказал бы… Таж был хорошим охотником и мудрым вождем. Он не убил олениху, зато узнал тайну матери и спасся. Он стал как див, которому повинуются звери.

Аун помолчал.

— Да, у тебя зоркие глаза и хороший разум. Смотри, — старик широким приглашающим жестом повел вокруг, — великий порядок вокруг: солнце устало — приходят холода, улетают большие птицы. Потом эти птицы прилетят вновь и принесут с собой Новое Солнце. С Новым Солнцем рождаются звереныши, растет трава, появляются сладкие плоды. Предки наши умели видеть и узнавать многие мудрости. Смотри и ты, смотри и узнавай.

«Как див, которому повинуются звери…» — повторял Лан снова и снова, но мудрость эта была ему все-таки непонятна, хотя он и запомнил ее.

Потянуло ветерком, и сильнее запахло неповторимой свежестью тумана. Сверху заголубели просветы, и вдруг брызнул яркий солнечный свет, многократно отраженный от ослепительно белых, быстро катящихся клубов.

Аун медленно побрел к пещере.

Сейчас он запалит смолистый факел и уйдет через узкий лаз в дальнем конце их жилища в таинственную пещеру предков, куда никто из племени ступить не решается.

Старик Оор со своими камнями расположился у входа в жилище. Ребятишки постарше, среди которых Лан увидел и Зора, подносили старику новые камни.

У Оора зоркий глаз. Он внимательно разглядывает камень, прежде чем приняться за него. Долго примеривается и наконец бьет своим черным крепким билом, которое всегда держит при себе. И не силен удар, да точен. Один за другим отскакивают от камня большие и маленькие кусочки, и вот уже всем видно: получился удобный скребок для скобления шкур больших зверей, наконечник стрелы или копья, рубило, ударник — по руке, в самый раз.

Лан, бывало, подносил к лазу в пещеру предков наиболее прочные ударники из черного камня. Подносил и терпеливо ждал, пока Мудрый Аун не придет за ними.

Из черной дыры струился холодный воздух, а то, наоборот в нее с шумом засасывались сухие листья и травинки из ближних подстилок. Стоило сунуть голову в отверстие, и волосы начинали шевелиться, как живые.

Лану захотелось заглянуть внутрь. Иногда, когда в жилище не было взрослых, он осторожно протискивался в проем по пояс. И тогда слышались отдаленные несильные удары камня о камень. Наступала темнота, потому что он загораживал собой дневной свет, и ему мерещились впереди красные, зло светящиеся глаза дивов, хранителей жилища мертвых — братьев Оггру, и мальчик в страхе пятился назад.

Там был недавно умерший вождь, Гордый Лунь, там был охотник Буйвол и еще несколько женщин и детей, умерших за последние три луны.

Таинство погребения совершали жрец и Мудрый Аун.

Как-то раз Лан спросил у старика:

— Не рассердятся ли дивы, если я спрошу тебя, Аун, что там, в пещере предков, где ты бываешь каждый день?

Аун долго молчал, щурясь на солнце подслеповатыми глазами, а потом сказал:

— Это тайна великая.

— Я знаю, там живут мертвые…

— Помолчи и послушай… Стар уже Аун. Скоро и мне уходить к предкам… Давно присматриваюсь к тебе, Лан, сын Большого Орла, и говорю: слушай и запоминай!

Мальчик оцепенел. Так торжественно и многозначительно с ним никогда еще не говорили.

— Слушай и запоминай. Отцу твоему хотел сказать тайны племени, но вождям не до тайн. А жрец зол…

Аун замолчал надолго, подавляя волнение.

— Тебе скажу. Слушай и запоминай! Запоминай и думай! Думай и наблюдай вокруг!..

Старик насупился и продолжал шепотом:

— Скажу тебе древнюю песню:

Береги брата своего и сестру — соплеменник! Погляди вокруг: волки живут стаями, кабаны, олени, козы — стадами, люди таж — племенем Злые дивы делают зло, добрые — добро Тигр хватает косулю, лисица караулит зайца, сокол бьет утку. Оглянись, беда за твоей спиной Козы бросаются наутек от барса, волки пожирают раненого собрата… Люди перед бедой едины! Береги соплеменника — охотника, женщину, детеныша' Пуще руки своей, пуще глаза, пуще себя самого!

Старик устало расслабился и закрыл глаза. Лан позволил себе расправить затекшую в неудобной позе ногу, но не сводил напряженного взгляда с серого лица Ауна.

— Завтра, — сказал тот, — пойдешь со мной в пещеру предков. — И вдруг, открыв один блеклый глаз, наклонился к самому лицу мальчика: — Боишься?

Лан поежился.

— Страх от незнания. Узнаешь — страха станет меньше… И об этом есть древняя песня, но о ней в другой раз.

В тот день беспокойство не покидало Лана, беспокойство и страх перед грозным завтрашним утром.

Только Муна, затейница Муна, дочь умершего вождя Гордого Луня, отвлекла его от беспокойных мыслей. Она показала ему рыжего волчонка, живого зверька.

Волчонок повизгивал и старался укусить Муну за руку, но она ловко хватала его за загривок и тихонько встряхивала. А потом, придерживая одной рукой зубастую пасть, другой тормошила его, гладила и ласкала.

У Лана загорелись глаза.

— Хочешь, я попаду в него от того куста первой же стрелой? Хочешь?

Муна гневно глянула на него. Радостная ее улыбка померкла.