Последнее, что он увидел, был блестящий ствол оружия в руках бородатой образины, а потом возник мягкий урчащий звук, и Дэвид не почувствовал ничего, лишь чей-то далекий, донесшийся словно из туннеля голос, сказал: «Отлично, Зукс, швырни его назад и присматривай», и машина, вроде, двинулась с места.

Дэвид Старр тяжело осел вниз и потерял сознание.

В глазах мелькали рваные пятна света. Вскоре Дэвид услышал какой-то непонятный шум и почувствовал боль в спине.

Со спиной вскоре выяснилось — он лежал, запрокинув голову, на твердом матрасе. Звон в ушах — сообразил Дэвид — от действия винтовки-глушителя, оружия, излучение которого воздействует на нервные центры у основания черепа.

Пятна света все еще не хотели складываться во что-то осмысленное, но Дэвид понял, что уже в состоянии пошевелить плечами. Он ощутил какие-то странные укусы и поднял руку, чтобы защитить щеки.

Это Бигмен, склонив над ним свое маленькое кроличье курносое лицо, пытался привести его в чувство пощечинами.

— О, Ганимед! — с облегчением вздохнул тот, увидев, что Дэвид пошевелился. — А я уже решил, что они тебя совсем прикончили.

— Особой разницы пока не чувствую, — отметил, приподнимаясь на локте Дэвид. — Где это мы?

— В каталажке на ферме. И не удерешь. Двери заперты, на окнах решетки.

Дэвид ощупал себя подмышками. Бластеры они забрали. Понятное дело. Никакого уважения к личной собственности.

— А тебя они тоже шарахнули, Бигмен? — осведомился он у товарища по несчастью.

Тот покачал головой.

— Не совсем. Зукс, правда, врезал мне прикладом, — Бигмен недовольно ткнул пальцем в отметину на скуле, но тут же гордо надулся: — Но я почти успел вломить ему первым!

За дверью послышались шаги. Дэвид сел. Вошел Хеннес вместе с пожилым человеком, у которого было вытянутое, усталое лицо с водянистыми голубыми глазами под густыми серыми бровями. Брови казались соединенными глубокой морщиной. Он был одет в городской костюм вполне земного покроя и даже не носил марсианских сапог.

Хеннес заговорил с Бигменом.

— Отправляйся в столовую и первое время без спроса носа оттуда не показывай, а то пустим на рагу.

Бигмен скривился, махнул рукой Дэвиду: «Еще увидимся, землянин» и удалился, демонстративно гордо громыхая сапогами.

Хеннес закрыл за ним дверь и обратился к человеку с серыми бровями.

— Вот, мистер Макиан… Он называет себя Вильямсом.

— Неплохо вы его отделали, Хеннес. Если бы убили, то ферма потеряла бы ценного работника.

— Он был вооружен, — пожал плечами Хеннес. — Что нам еще оставалось. В любом случае, он здесь.

Они обсуждают меня, подумал Дэвид, будто я какой-то предмет обстановки.

Макиан пристально взглянул на него.

— Значит, так. Это моя ферма. На сотню миль в любую сторону лежат мои земли. Здесь от меня зависит, кому жить на свободе, а кому сидеть в тюрьме. Здесь я назначаю, кто работает и кто голодает. И даже — кому жить, а кому — нет. Ты понял?

— Да, — кивнул Дэвид.

— Отвечай начистоту и тебе нечего бояться. Если попытаешься что-то скрыть, то рано или поздно все выйдет наружу и нам придется тебя убить. Это тоже понятно?

— Разумеется.

— Тебя зовут Вильямс?

— Это имя, под которым меня знают на Марсе.

— Вполне искренне. Что ты знаешь об отравлениях?

Дэвид спустил ноги с кровати.

— Тут такая история, — начал он. — Моя сестра умерла оттого, что съела кусок хлеба с джемом. Ей было двенадцать лет, и вот… Она лежала мертвая, губы выпачканы в джеме… Мы вызвали врача. Тот сказал, что это пищевое отравление, предупредил, чтобы мы не ели ничего, пока он не вернется со специальным оборудованием и ушел. Он не вернулся.

Зато пришли другие люди, очень важные. И с ними — такие ребята в серых плащах. Они нам все объяснили. Оказывается, это был сердечный приступ. Мы ответили, что это смехотворно, поскольку сестра в жизни не жаловалась на сердце, но они нас не слушали. Только предупредили, что у нас возникнут неприятности, если мы станем болтать об отравлении. Банку с джемом забрали с собой. Даже стерли джем с ее губ.

Я пытался дозвониться врачу, но его все время не было на месте. Тогда я просто вломился к нему в офис, но он только мямлил, что ошибся в диагнозе. Просто боялся говорить об этом. Я пошел в полицию. Там меня и слушать не стали.