– Тогда вы оба глупцы, – сказала она. – Вы обрекли себя на смерть.

– Там, откуда я родом, рабы проявляют уважение, – ответил ей Банокл, едва сдерживая ярость.

– Я не рабыня мужчин!

– Очевидно, удары по голове выбили из тебя весь разум? Твой плот унесло в море. У него не было флага и защиты. Тебя захватили пираты, и теперь ты их собственность. Поэтому ты рабыня по законам богов и людей.

– Тогда я плюю на эти законы богов и людей!

– Успокойтесь, вы оба! – приказал Каллиадес. – Куда ты направлялась? – спросил он женщину.

– В Киос.

– У тебя там семья?

– Нет. У меня были ценные вещи в лодке, драгоценности и золотые безделушки. Я надеялась пересесть на корабль до Трои. Пираты захватили все. И даже больше.

Женщина потерла лицо, стирая засохшую кровь.

– Недалеко от пещеры есть река, – сказал Каллиадес. – Ты могла бы умыть лицо там.

Она помедлила; услышав его слова, она, казалось, немного расслабилась.

– Значит, я не ваша пленница?

– Нет. Ты вольна делать все, что тебе угодно.

Женщина пристально посмотрела на Каллиадеса, затем на Банокла.

– И вы не собираетесь сделать меня своей рабыней или продать другим мужчинам?

– Нет, – успокоил ее Каллиадес.

Казалось, это подействовало, но она все равно продолжала крепко сжимать кинжал.

– Если то, что вы говорите, правда, мне следует… поблагодарить вас обоих, – произнесла она с трудом.

– О, меня не благодари, – возразил Банокл. – Я бы позволил тебе умереть.

Каллиадес задремал у входа в пещеру, прислонившись головой к каменной стене. Банокл громко храпел и иногда бормотал во сне.

Перед рассветом молодой воин покинул пещеру и пошел к реке. Встав на колени на берегу, он обмыл лицо, затем пробежал влажными пальцами по своим коротко подстриженным черным волосам.

Из пещеры вышла женщина. Она тоже спустилась к реке. Высокая и изящная, она шла с гордо поднятой головой, ее движения были грациозными, как у критской танцовщицы. «Она не беглая рабыня», – понял Каллиадес. Рабы привыкли ходить с опущенными головами, их осанка выражала покорность. Он молча наблюдал, как женщина смывала засохшую кровь с лица и рук. Ее лицо все еще было распухшим, под глазами залегли синяки. «Даже если бы не это, эту женщину вряд ли можно было назвать хорошенькой», – подумал воин. Черты ее лица были непропорциональными, брови густыми, а нос слишком выступающим. Это было суровое лицо, на котором даже в лучшие времена смех был редким гостем.

Умывшись, она подняла кинжал. На секунду Каллиадесу показалось, что женщина собирается перерезать себе горло. Но она схватила прядь своих волос и перерезала ее кинжалом. Воин молча сидел, пока она продолжала кромсать свои волосы, бросая их на камни. Каллиадес был заинтригован. На ее лице не было и следа гнева – вообще никакого выражения. Закончив, женщина наклонилась вперед и стряхнула с головы остатки отрезанных волос.

Наконец она вышла из реки и села чуть поодаль.

– Было не очень разумно с твоей стороны помогать мне, – сказала она.

– Я не очень разумный человек.

Небеса начали светлеть; с того места, где они сидели, можно было увидеть поля, усыпанные голубыми цветами. Женщина посмотрела на них, и Каллиадес заметил, что выражение ее лица смягчилось.

– Словно цвет неба касается земли, – тихо заметила она. – Кто бы мог подумать, что такие прекрасные цветы могу расти в такой сухой местности? Ты знаешь, что это за цветы?

– Это лен, – ответил он. – Твоя туника сделана из этих растений.

– Как они превратились в одежду? – спросила женщина. Каллиадес посмотрел на льняные поля, вспоминая дни своего детства, когда он и его маленькие сестры работали на царя Нестора, срывая цветы у самого корня; они вытряхивали семена, которые можно было использовать для изготовления лекарственных масел или для обшивки корабля, а стебли опускали в бегущие волны реки, чтобы размочить их.

– Ты знаешь ответ на этот вопрос? – настаивала женщина.

– Да. Знаю.

И он рассказал ей о тяжелом труде детей и женщин, собирающих лен, вымачивающих стебли. Как только стебли вымочены, их оставляют сохнуть, а затем бьют по ним деревянными молотками. Затем дети садятся под палящим солнцем, обдирают стебли и достают застрявшие деревянные щепки. После этого наступает время вычесывания льна: оставленные на солнце нити много раз прочесывают гребнями. Рассказывая ей об обработке льна, Каллиадес удивлялся стойкости и выносливости этой женщины. Несмотря на все, через что она прошла и через что ей только предстояло пройти, ее, казалось, очаровало это древнее мастерство. Но потом он посмотрел в ее светлые глаза и увидел, что ее интерес был внешним. За ним скрывались волнение и страх. Какое-то время они сидели молча. Затем воин посмотрел на нее, и их взгляды встретились.

– Мы будем сражаться до самой смерти, чтобы помешать им забрать тебя снова. Я клянусь тебе в этом.

Женщина ничего не ответила, и Каллиадес понял, что она не поверила ему. «А почему она должна мне верить?» – подумал он.

В это время из пещеры вышел Банокл, остановился у ближайшего дерева и поднял свою тунику. Затем он начал мочиться с редким удовольствием, отступив назад и направив струю жидкости на ствол дерева так высоко, как это было возможно.

– Что он делает? – спросила женщина.