— Ари затеяла перевод на другое место ази экспериментального образца, который фактически является членом семьи Уорриков, — продолжил Жиро. — А все для того, чтобы держать под прицелом отца и сына. Во всяком случае, так нам теперь представляется. Парнишка, разумеется, засуетился и кинулся на защиту товарища, отослав ази к людям, которых считал друзьями отца. К сожалению — пока еще выяснены не все подробности — те оказались связаны с партией Роше. И с экстремистами.

«Проклятие! — мысленно выругался Кореин. — Столь заметный след — сущая беда. Конечно, он нарочно дает мне почувствовать опасность».

— Разумеется, ази мы вернули, — продолжал Най. — Собственно, тут и зарыта собака. Ази никак не сумел бы добраться до Ари: он постоянно находился в госпитале, под наблюдением. Но Джордан Уоррик сумел разузнать, что Ари вытворяла с его отпрыском. Улучил момент, когда она оказалась одна в лаборатории, и закатил ей страшный скандал. Ари ударила Джордана, он ответил тем же, она упала и ударилась головой о край стола. Но это было еще не убийство. До настоящего убийства дело дошло, когда он взял какой-то лабораторный инструмент и повредил трубы, после чего захлопнул дверь хладокамеры и поднял давление в системе. Увы, инженеры определили, что это не был несчастный случай.

— Совет во всем разберется, — отозвался Кореин, с тоской думая, что убийство одного Особого другим — явление неслыханное. К тому же еще один Особый — сам по себе человек опасный — настойчиво старался выложить ему лишние подробности. Почувствовав озноб, Михаил обхватил ладонями горячую чашечку, желая хоть немного унять неприятное ощущение.

— Уоррик не хочет доводить дело до суда.

— Почему?

— Закон распространяется на него с определенными изъятиями, но репутацию можно загубить навсегда. В особенности репутацию сына.

— То есть — простите за любопытство — кто-то намекнул ему на возможность такого развития событий?

Най скорбно покачал головой:

— На суде мотив преступления все равно всплывет. Ничего не поделаешь. Мы же должны руководствоваться другими соображениями. Мы не станем разглашать информацию, связанную с этим делом. Потому-то я и пришел к вам — важно, чтобы вы все поняли. Нам известно, что недавно вы долго беседовали с Уорриком. Мы оба понимаем, что расследование, начавшись, может зайти слишком далеко. Чего доброго, вспыхнет этакая политическая драка! Вот вам и хваленое правосудие. Мерино, возможно, сумеет сдержаться, зато Роше не останется в стороне, если дело станут рассматривать в Совете. То, что получится в результате, нам совсем не нужно — как и вам. И уж тем более это не нужно Комитету по обороне; это вообще не в интересах национальной безопасности, даже не в интересах самого Джордана Уоррика. Он уже во всем сознался. Но не желает выступать свидетелем в суде — и, как вы сами понимаете, не может свидетельствовать во время психодопроса; а аналогичное свидетельство юного Джастина просто ужасает. Мы не хотим использовать его как оружие против отца. Парень здорово намучился, и терзать его далее — бессмысленная жестокость. Особенно принимая во внимание неподсудность его папаши.

Казалось, стены комнаты сдвинулись к центру. Кореин вдруг подумал о спрятанных магнитофонах. И не усомнился, что один звукозаписывающий аппарат наверняка работает поблизости. А потому осторожно бросил:

— О чем же вы хотите меня попросить?

— Мы не желаем перетряхивать грязное белье Ари на публике. Ни к чему хорошему это не приведет. С одной стороны, нельзя не понять мотивов поведения доктора Уоррика, и мы от души сочувствуем ему; с другой стороны, есть опасения, что возможный допрос Уоррика породит вполне логические предположения о существовании заговора. Нам хотелось бы добраться до Роше — но подобная линия только позволит ему собрать вокруг себя такую аудиторию, о какой в обычных обстоятельствах ему даже мечтать не приходится. Более того — он как бы получит основания заниматься проблемой и дальше. Не думаю, что вам это нужно больше, чем нам.

Конечно, в комнате магнитофон, снова подумал Кореин. А вслух осторожно сказал:

— Нам нечего скрывать.

— Речь не о сокрытии, а о том, как спасти ни в чем не повинного юношу от ненужного потрясения. Джордан Уоррик уже во всем сознался. Он не желает, чтобы к делу пристегнули еще и его личную жизнь и его сына. Закон не позволяет очистить его рассудок. Самое строгое наказание в данном случае — предельное ограничение свободы, удаление с работы — что, по моему мнению, будет не менее трагично, чем совершенное преступление.

Кореин мгновение размышлял над услышанным, отлично понимая, что где-то здесь скрыт подвох — то ли в самой ситуации, то ли в предложении собеседника. Однако Михаилу так и не удалось догадаться, на чем его пытались подловить.

— Стало быть, вы предлагаете бескровную договоренность, — осторожно бросил он. — Но ведь речь идет об убийстве…

— Об убийстве, отягченном обстоятельствами, связанными с национальной безопасностью. Налицо случай, когда убийца и семья жертвы, а также все связанные с ними люди одинаково желают спустить дело на тормозах. Если цель поднятой шумихи — действительно свершение правосудия, а не политическая трескотня, то будет куда справедливее, если это произойдет в стенах Совета.

— Ничего подобного еще не случалось…

— Рано или поздно прецеденты возникают — в данном случае по соображениям гуманизма. Проигравших не будет. Разве что Роше не сумеет собрать достаточное количество слушателей. Выиграет даже Ари. Меньше всего ей хотелось бы, чтобы ее смерть позволила Роше разрушить то, что она созидала всю жизнь. Мы можем предоставить доктору Уоррику отдельную лабораторию и снабдить его всем необходимым для работы. Мстить мы не собираемся. Но будем настаивать на его отстранении от дел — то есть на прекращении им всякой общественной деятельности, ибо не намерены давать ему возможность пользоваться полученным преимуществом после заключения соглашения. Проще говоря, нам обоим придется воздержаться от придания делу политического характера. Что касается и доктора Уоррика. Соглашение мгновенно отодвинет судебный процесс на неопределенное время. Если Уоррик вздумает нарушить молчание, суд состоится. Мы не хотим связывать себе руки.