Выбежав на тротуар, он замедлил шаг, пошел не быстрее других пешеходов. По временам оглядывался — на людей, идущих мимо, на деревья, клумбы и дома.

Керчь ему нравится: интересный город, весь из светлого камня и красной черепицы. Говорят, старинный очень. Раскинулся на много километров полукругом, огибая Керченскую бухту. В центре города у моря высокая гора, называемая Митридат. Верх ее голый и скалистый, а вблизи вершины музей — красивое белое здание с колоннадой. Ниже музея, по склонам горы, нависая друг над другом крутыми ступенями, как длинные террасы, облицованные камнем, вьются Митридатские улицы. Между ними сверху вниз — каменные лестницы. А под горой, где идет Шаповалов, расположена равнинная часть города. Здесь то ряды тенистых деревьев вдоль прямых тротуаров, то душно в тесноте узких, кривых переулочков.

Вот он разыскал контору. Сразу отдал конверт под расписку. С делом покончено; теперь можно пройтись не спеша, посидеть или вообще заняться чем захочется. Сегодня механики меняют поршневые кольца в судовой машине, и «Таврида» простоит в порту до завтрашнего вечера.

Захарченко пока на вахте. А Шаповалов так решил: во-первых, он выпьет газировки с вишневым сиропом; во-вторых, узнает, как с билетами в кино; в-третьих, поднимется на Митридат, посмотрит город с высоты и по пути зайдет в музей.

Все казалось хорошо вокруг. И надо же было случиться такому, чтобы из-за брошенных им невпопад двух-трех нелепых фраз настроение его вконец испортилось.

Навстречу ему, на одной из Митридатских улиц, шла девушка в зеленом платье.

Быть может, они и разошлись бы просто. Но девушка несла стопку книг, и стопка эта рассыпалась у нее в руках — томики попадали на мостовую. Шаповалов, наклонившись, принялся их поднимать. Подавал с улыбкой, приговаривал:

— Берите вашего Толстого. Берите… А, это «Анти-Дюринг»! У вас Энгельс вперемешку с Толстым…

Встретившись глазами с девушкой, он вдруг покраснел. Свой тон ему показался развязным. Чего он, мог бы и молча помочь! А она посмеивается, смотрит и словно все-все видит, что у него на душе сейчас. Точно понимает, как он устыдился собственной говорливости, как почувствовал себя рядом с ней неуклюжим.

Она сказала «спасибо» и пошла по тротуару. Он глядел ей вслед. Ее волосы, чуть вьющиеся, пышные, были подхвачены гребенкой на затылке.

Пройдя несколько шагов, она обернулась:

— Вы с «Анти-Дюрингом» знакомы… Вы что — матрос?

— Да. И я студент, — ответил Шаповалов.

Ему нужно бы сказать, что он на рабфаке был студентом, а теперь он только матрос и будущий летчик. Однако он стоял в замешательстве, думая: рассердится она или не рассердится, если он предложит проводить, ее, понести ее книги.

— Коллега, значит? — улыбнулась она. — Я в Москве, в университете… А вы где учитесь?

Замешательство его росло. Не отдавая себе отчета в том, что говорит, Шаповалов неожиданно для себя пробормотал:

— Я изучаю химию.

И он вспыхнул — его смуглое лицо сквозь загар густо залилось краской.

Посмотрев на него, девушка как-то тепло засмеялась и шутливо помахала ему рукой.

Он стоит — слышит, как, удаляясь, постукивают ее каблуки. Ее зеленое платье мелькает уже далеко внизу, на лестнице. И вот ее не стало видно за домами…

Шаповалову уже ни в кино не хочется, ни в музей, ни на вершину Митридата.

Яркий мир перед ним потускнел. Зло на себя, неумного, неловкого, раздирает сердце. Вряд ли теперь может повториться встреча с ней. Как нарочно, показал себя в ее глазах посмешищем. «Я изучаю химию!» Дурак! Прямо разбежался бы да от досады головой — в каменную стенку!

Постояв, он начал медленно спускаться с Митридатских улиц. Побрел по городу обратно в порт. Уже не заглядывался ни на что по сторонам.

Хмурый, он прошел по палубе «Тавриды». Не ответил на какое-то веселое замечание Захарченко; круто отвернувшись от него, ринулся по трапу вниз. Спустился в кубрик, лег на койку.

Круг иллюминатора открыт. Блестит на солнце его медная оправа. За иллюминатором сонно колышется спокойная поверхность моря. Отражаясь от воды, в кубрик падает сетка играющих, пляшущих солнечных зайчиков.

Город близок, доступен. Где-то ходит девушка в зеленом платье. Хохочет, надо думать, вспоминая о нем. Этакий выискался новоявленный коллега. Всю жизнь теперь ее не встретишь. Но если встретишь — еще хуже: уличит во лжи и засмеет. Куда подашься от стыда?

— Петя, ты не заболел случайно? — спросил Захарченко, всунувшись в кубрик.

— Нет, — мрачным тоном произнес Шаповалов.

Чтобы остановить расспросы, он достал из-под подушки книгу, развернул и сделал вид, будто читает.

А книги, которые он уже полгода читает понемногу каждый день, — это «Курс общей химии» Меншуткина и оба тома «Основ химии» Менделеева. Под подушкой у него всегда лежит одна из этих книг. За полгода он начал здесь разбираться довольно свободно. По Менделееву дошел до пятнадцатой главы. Чем дальше, тем это кажется ему интереснее.