Шрифт:
— Где ваш заведующий?
Молодые люди растирали что-то в ступках. Ни один из них не поднял головы.
— Кхе, кхе… — кашлянул в углу старичок. Гриша его сначала не заметил. — Заведующий — я. Чем могу служить?
На нем был долгополый сюртук. Фасон его бородки и усов придавал ему сходство с Дон-Кихотом. Он ласково посмотрел на вошедшего. Но едва Зберовский успел назвать себя и цель своего приезда, ласковый взгляд потух. Старичок неожиданно разгневался.
— Я им говорил, — закричал он, вытаращив глаза, — я умолял их прямо: не пишите! Ну и что вышло? Кто оказался прав? А?
Наступая грудью на Зберовского, он опять закашлялся:
— Кхе, кхе… Кто оказался прав, я вас спрашиваю? Всегда так, обратите внимание. Всегда так!
Потом он вынул из кармана клетчатый носовой платок и, высморкавшись, успокоился.
Зберовский подал документы. Заведующий разглядывал их, откинув голову назад.
— Видите? — обрадовался он и щелкнул желтым ногтем по бумаге. — «Расходы за счет Общества». Да-с, это влетит им в копеечку!.. Вы мне бумагу оставьте, я записку дам. Согласно сему, — он снова постучал по бумаге, — деньги на обратный проезд получите хоть сегодня в конторе. Хоть сейчас!
— Как — на обратный проезд? То есть, позвольте… — не мог понять Зберовский.
— Что позволить-то? Сказано ясно: работать будет племянник самого Монастыркина. Пожалует через неделю. А вам тут делать нечего.
Гриша стоял, хлопая глазами. Старичок желчно рассмеялся:
— Ничего, кто писал, тот понесет расходы. Вы не беспокойтесь, Общество не пострадает! Надо было меня слушаться! Вы не беспокойтесь.
— Черт знает! Чепуха какая! — взвился теперь Гриша, негодуя и с обидой в голосе. — А как же я составлю описание коксового производства? Не кто-нибудь — профессор Сапогов это поручил!
— Профессор… Ну, это ваше частное дело. Угодно — сочиняйте хоть роман. Договаривайтесь в коксовом цехе, там возражать не будут. Меня же это не касается. Ясно вам? И денег за это не заплатим… Вот записка: на билет до Петербурга. Честь имею кланяться!
Кучер Ивана Степановича уже уехал.
Небо было покрыто дымкой; оранжевый диск солнца навис почти в зените и, казалось, сейчас приблизился сверху к земле, окутав ее душистым туманом. Над коксовыми печами полыхало пламя. Пахло горящим каменным углем.
Человек в выцветшей рубахе нес ведро с водой. Шел он, наверно, издалека: в ведре, чтобы вода не расплескалась, плавала круглая дощечка. Вероятно, он — рабочий с коксовых печей. Весь он мускулистый, грузный; светлые усы свисают вниз.
«Разве у него спросить?» — подумал Гриша.
— Не знаете, где можно снять комнату? Мне дня хотя бы на три. Посоветуйте, пожалуйста…
Несший воду несколько замедлил шаг, не без любопытства посмотрел на чемодан, на форменную тужурку, фуражку. Зберовский догадался и объяснил:
— Я студент. Коксовыми печами интересуюсь.
— А-а, на инженера учитесь!
Толстые губы рабочего чуть шевельнулись в улыбке. Он небрежно бросил:
— Вам надо у своих спытать! Вольготней будет, побогаче.
Тут же он перехватил ведро в другую руку и, видимо, считая, что вопрос исчерпан, пошел своей дорогой дальше.
Зберовский от него не отставал:
— Может, знаете, где снять? Хоть угол какой-нибудь, вещи положить на время. Многого не нужно… Может, вспомните?…
Так они шли вдвоем. Обоим было жарко, Зберовскому особенно; оба вытирали пот. Через сотню-полторы шагов рабочий наконец сказал тоном грубоватой, но дружественной шутки:
— Что мне с тобой делать! Ну, зайди ко мне в хату, коли нужда. Коли не брезгуете — потеснимся с вами.
…Дряхлая бабка, перебирая в решете горсточку сухой фасоли, сидела на скамье. Рядом с ней, поджав под себя лапы, лежал серый кот и почти осмысленно наблюдал за происходящим. Хозяин пропустил вперед Зберовского, следом сам перешагнул через порог. Еще с ведром в руке кивнул на единственную здесь кровать, вокруг которой с потолка свисала вылинявшая от многолетних стирок занавеска:
— Кровать вам назначена. А мы — кто на печке, кто в чулане: дело летнее… А жена, стало быть, в деревню уехала.
Он поставил ведро и крикнул глухой бабке, показав на Гришу:
— Они, маманя, к нам постоялец!
4
Четыре дня Зберовский провел у коксовых печей, делал записи, набрасывал эскизы. По вечерам, проголодавшись, возвращался в тот же крохотный, слепленный из глины, но чисто побеленный домик. Бабка наливала ему миску борща. Усатый хозяин появлялся из чулана — днем он спал после ночной смены, — подсаживался к столу, сворачивал махорочную цигарку. Сочувственно смотрел на Гришу. Спрашивал: