Некогда на месте эргастула находилась глубока пещера, изваянная природой в каменном чреве горы. По приказанию деда Перисада ее углубили, вырубили ступени и оснастили решетками. Пещера была сравнительно небольшой, и нередко узники эргастула спали по очереди. Темница освещалась всего одним факелом, а оттого ее стены, казалось, сочились кровью, темно-багровой и густой.

– Да, да, всемилостивейшая госпожа, запахи здесь, хи-хи… – угодливо захихикал каллатиец, – не для вашего носика.

– Ничего, я потерплю, – Ксено быстро отдернула от лица кусок тонкого полотна, надушенного благовониями. – Это все? – спросила она, чувствуя, как закружилась голова – в темнице и впрямь запахи были почище, нежели в самых запущенных отхожих местах.

– К сожалению, все, – главный стражник, спохватившись, зажег еще один факел, высветивший молчаливых узников, столпившихся у решеток своих каморок-камер.

Некоторые из них уже не держались на ногах, и товарищи по несчастью держали их под руки – появление красавицы в этом каменном мешке могло быть только чудом, и оцепеневшим от неожиданности не-счастным она показалась богиней, по меньшей мере самой Персефоной, явившейся по их души.

– К сожалению… – между тем продолжал каллатиец, развивая свою мысль. – Я уже не раз докладывал начальству, что пора достроить еще две-три камеры, а не то скоро придется размещать этих тварей, – кивнул в сторону закаменевших узников, – в коридорах, сажая на цепь. Или же… – он опять гнусно хихикнул и провел ладонью по горлу, издав губами звук, напоминающий скрип дверных петель, – срочно заняться прополкой. И места освободятся, и городской казне облегчение. Кто бы еще замолвил словечко..? – он многозначительно подмигнул Ксено, едва сдерживавшей ярость.

В это время сзади чихнул Калус, не отстающий от красавицы ни на шаг. В руках он держал корзинку с едой, которую Ксено пожелала раздать узникам.

Опомнившись, девушка с сожалением выпустила рукоять небольшого, но достаточно острого ножа, спрятанного в складках одежды. Она уже успела так возненавидеть главного стражника за его невероятный цинизм, что готова была пронзить это чудовище в человеческом облике хладнокровно и без угрызений совести.

Переведя дух и вымучив благосклонную улыбку, она показала в дальний конец темницы, где едва виднелась крохотная осклизлая дверь, запертая на увесистый замок.

– А что там? – спросила она, и подтолкнула каллатийца, чтобы он шел впереди.

– Где – там? – недоуменно посмотрел на нее главный стражник; проследив за ее указующим перстом, он неожиданно всполошился: – Нет-нет, туда нельзя!

– Почему? – полюбопытствовала Ксено, вдруг ощутив, как внутренний жар опалил ее ланиты.

– П-приказ… самого спирарха… – запинаясь, пробормотал каллатиец. – Может, уже пойдем? – спросил он жалобно, указывая на выход.

– Нет! – отрезала Ксено. – Я желаю посмотреть, – тоном, не терпящим отказа, произнесла она и надменно посмотрела на съежившегося стражника.

– Ты слышал, что сказала госпожа? – угрожающе пробасил Калус. Ему надоело маяться безмолвным свидетелем разговора. – Вот, еще раз прочти. Тут все написано, – помахал он перед носом каллатийца пергаментом с печатью Гаттиона. – И поторопись, – добавил с угрозой, выпятив и так достаточно впечатляющую мускулистую грудь.

– А это за твои труды, – смягчилась девушка, и золотой статер скользнул в темную ладонь главного стражника.

– Ну… если так… – опасливо оглянувшись на приоткрытую дверь эргастула, каллатиец наощупь определил достоинство монеты и в восхищении засеменил к таинст-венной двери.

Замок был смазан недавно, и стражнику не пришлось испытывать терпение Ксено; тихо скрипнув, дверь отворилась, и в колеблющемся неверном свете, отбрасываемом факелом, она увидела одетого в лохмотья человека, прикованного цепью к стене. Он лежал на охапке соломы, поджав колени к подбородку, чтобы согреться. Узник даже не пошевелился, когда Ксено вошла в камеру. Можно было подумать, что он крепко спит, но его тяжелое, неровное дыхание и темные полосы на обнаженных участках спины, проглядывающие сквозь прорехи в одежде, предполагали несколько иную причину отсутствия внимания к нежданным посетителям.

Ксено вырвала факел из рук каллатийца и поднесла его поближе к недвижимой фигуре. Приглушенный крик, похожий на стон, вырвался из девичьей груди, и перепуганный Калус едва успел подхватить ее обмякшее тело – Ксено узнала Савмака и на какой-то миг потеряла сознание.

– Я ведь предупреждал! – вскричал главный стражник, в страхе заламывая руки. – Унеси ее отсюда, – с мольбой обратился он к борцу. – Если с нею что-нибудь случится, спирарх Гаттион повесит меня на первом попавшемся суку.

– Следовало бы… – рыкнул здоровяк, поднимая выпавший из рук девушки факел.

– Стой! – приказала Ксено и встала на ноги. – Держи и поди прочь отсюда, – с этими словами она швырнула к ногам каллатийца кошелек с монетами, на который он бросился, как коршун на перепелку.

– Иди-иди… – Калус вытеснил из его камеры и стал на пороге, широко расставив ноги. – Посторожи у входа, чтобы никто не помешал госпоже.

Ксено, не обращая внимания на грязный пол, опустилась на колени, достала из корзинки кувшин с вином, наполнила чашу и бережно подняв голову юноши, влила крепкий ароматный напиток сквозь запекшиеся губы. Не открывая глаз, Савмак сделал глоток, другой, а затем жадно выпил чашу до дна.