– Выпросил, говоришь? – спросил насмешливо триремарх. – Ну-ну…

Он осушил чашу и закусил вяленым фиником. Кибернет, блудливо ухмыляясь, последовал его примеру. Кормчий, здоровенный детина с узловатыми, как корни старого дуба, ручищами, тоже не стал ждать приглашения, выпил чашу до дна одним могучим глотком и удовлетворенно крякнул.

– Поставь дополнительное охранение, – сухо приказал триремарх. – И на остальные суда пусть просигналят о том же. Если кто уснет на посту, подвешу за ноги на наклонной мачте.

– Слушаюсь, – посерьезнел кибернет и отправился выполнять приказ.

Триремарх задумчиво понаблюдал некоторое время за кормчим, вовсе не огорчившимся уходом собеседника, а затем решительно отобрал у него бурдюк с остатками вина и зашагал на корму, где трепетный огонек жирового светильника высвечивал красно-белую полосатую палатку – обычное пристанище командира триремы.

Но в свою палатку триремарх так и не зашел, несмотря на то, что под прочной парусиной его ждала мягкая постель и давно остывший ужин. Он присел на веревочную бухту под башней для лучников и стал неторопливо потягивать вино прямо из бурдюка. Тревожное томление не оставляло душу, прогоняя сон и навевая отнюдь не безоблачные мысли. Впрочем, палатка триремарха не пустовала. Оттуда слышался неясный говор и звуки, не вызывающие никаких сомнений в их происхождении – там трапезничали.

Невольно прислушиваясь к разговору, триремарх недовольно поморщился: пассажиры, навязанные ему всесильным Сенатом, чувствуют себя чересчур свободно и независимо. Но пусть их – у него и так достаточно забот, чтобы обращать внимание на такие несущественные мелочи. Сейчас главное – добрый попутный ветер, который поможет каравану быстрее укрыться в безопасной гавани острова Самос. Триремарх тряхнул головой, прогоняя сонную одурь, и нащупал горловину бурдюка…

В палатке было душно, но собеседники – худощавый мужчина с коротко остриженным седым ежиком волос и уродливый горбун с огромными, тревожно поблескивающими глазами – и не подумали приоткрыть полог, чтобы впустить внутрь изрядно посвежевший ночной воздух. От ужина – небольшого осетра, запеченного в тесте и приправленного сладким соусом – остались одни хрящи, и теперь они налегали на вино, закусывая виноградом.

– …Я бы не сказал, что тебя встречали на Крите с распростертыми объятиями, – горбун с ехидцей посмотрел на худощавого.

– Ты прав, Макробий… – задумчиво ответил тот и отпил глоток вина из небольшого дорожного кубка. – И меня это тревожит. Похоже, наш общий «друг» Дорилай Тактик зря времени не теряет.

– Несомненно, – подтвердил ростовщик. – Мои друзья на Крите обеспокоены не менее твоего, Авл Порций. По их сведениям, Дорилай нанял фалангу великолепно обученных гоплитов, готовых хоть сегодня отправиться в Синопу и скрестить мечи с наемной пьянью, собранной стратегом Клеоном.

– А в том, что его там ждут, можно быть уверенным, – нахмурился Авл Порций Туберон. – Царица Лаодика настроила против себя почти всю знать. Она решила посадить на престол своего младшего сына Хреста, считающегося соправителем. Но завещание Митридата Евергета уже известно всем, и юный Митридат, находящийся в бегах, конечно же, не станет отказываться от царской китары. Будь Лаодика умней и чуть дальновидней, она не стала бы унижать приближенных бывшего царя. Среди них, к нашему глубокому сожалению, увы, немало людей достойных, храбрых и уважаемых не только в Малой Азии, но и в Элладе. По моему мнению заговор против Лаодики уже созрел. Нужен только маленький толчок, и лавина покатится вниз, сметая все на своем пути.

– Эта лавина может похоронить не только Лаодику… – как бы в раздумье сказал Макробий, бросив исподлобья на Туберона взгляд, полный злобного торжества.

– Пусть псы Гекаты сожрут сердце этой похотливой самки! – выругался Авл Порций. – Женщина на троне… Бр-р… – он содрогнулся от отвращения. – На нее сделал ставку наш достопочтимый Марк Эмилий Скавр, но теперь он в Риме, а мне приходится тут расхлебывать то, что заварил этот горе-дипломат.

– Как я понимаю, все упирается в юного Митридата.

– Именно. Не могу себе простить, что вовремя не отправил его в Эреб. Но кто мог предположить, что он осмелиться пойти против матери?

– Где он сейчас?

– Его видели наши агенты в горах Париадра.

– Видели?

– Возвратился только один, – угрюмо посмотрел на ростовщика Авл Порций, учуяв в его голосе злорадные нотки. – У этого волчонка уже выросли клыки. Остальные агенты, а их было больше десятка, покоятся на дне ущелий в этих проклятых богами местах.

– Прискорбно… – потупился Макробий, старательно избегая взгляда собеседника.

– Потому я тебя и разыскал, дорогой мой Макробий, – Туберон наполнил чаши. – Без тебя мне с этой задачей не справится.

– Нет покоя в этом мире… – ростовщик горестно вздохнул. – Ах, как чудно я провел время в Риме! Воспоминания, воспоминания….

– В этом что-то есть… – насмешливо сказал Тубе– рон. – Целебные римские термы, куртизанки, бои гладиаторов. Наконец, приятное общество клиентов [232] и промотавших семейные поместья патрициев, готовых лизать тебе пятки, лишь бы сытно отобедать на дармовщину и получить ссуду.