Зама, Новая Испания

Октябрь 1556 года

— Это, друг мой, зеленое золото, которое сделает нас самыми богатыми людьми в Европе, а за нами наших детей и внуков.

Фернандес де Агилар присел на корточки в пыли и грязи на голой равнине. У него за спиной замер мул, который шевелил ушами и махал хвостом, сражаясь с насекомыми. Он был подарком, точнее, его дали им на время, в кожаной сбруе, сделанной туземцами, с серебряными пуговицами на соединениях и изображением распятого Христа на груди.

Оуэн наклонился и принялся изучать растение, которое привлекло внимание его спутника. Оно отличалось от всех остальных, растущих в здешней сухой пустыне: пучок длинных кожистых листьев, похожих на клинки, торчал из толстого стебля. Это растение было невысоким, примерно до колена, но иногда достигало роста взрослого человека, и ходить среди его зарослей было рискованно: существовала опасность лишиться глаза, если в него попадет острый лист. На вид листья были совершенно несъедобными для человека, животного или даже насекомого.

Седрик воспользовался представившейся возможностью спешиться и встал в тени, отбрасываемой подаренным ему мулом. Мух здесь было меньше, чем в городе, зато пыли больше. Он уселся на плоский камень, повернувшись спиной к стоящему в зените палящему солнцу, и, размахнувшись, швырнул камень. Он попытался представить себе, как станет богатым, и не смог.

— И как у нас это получится? — спросил он.

Жара научила его экономить слова, — чего Кембриджу так и не удалось добиться.

Де Агилар опять пришел в возбуждение. Он обвел рукой горизонт и спросил:

— Вы видите, чтобы здесь еще что-нибудь росло?

Оуэн демонстративно оглядел раскинувшийся перед ними пейзаж. Куда ни посмотри, всюду камни и бесконечная пыль. А между ними тут и там торчали растения с острыми листьями, которые привели в такой восторг де Агилара.

— Почти ничего, — сухо проговорил он.

Ухмыльнувшись, испанец встал и в очередной раз продемонстрировал свою экстравагантность, шляпой стряхнув пыль с панталон.

— Большую часть своей жизни мой двоюродный дед считал, что его пребывание в Новой Испании доставило ему больше страданий, чем оно того стоило; что туземцы никогда не позволят нам жить тут в мире, а земля дает только пыль, перец и чили, которыми кормил нас священник вчера вечером и которые вызвали у вас такое раздражение. Здесь не столько серебра, чтобы об этом стоило говорить, и очень мало золота. Все сокровища находятся к югу отсюда, во владениях ацтеков, и Кортес забрал большую их часть. Искусство местных жителей вызывает восхищение, но картины нарисованы на стенах или вырезаны в камне, да и в любом случае, это языческое искусство, и церковь уничтожит его произведения, как только поймет, что не может ничему у них научиться. Все члены моей семьи поверили ему, и никто никогда не покидал Севилью.

— Кроме вас, — заметил Оуэн. — Почему?

— Потому что я внимательно слушал, когда мои родные читали вслух его письма, и увидел вещи, на которые мой дед не обратил внимания, рассказывая о пустынных растениях с острыми листьями. Существует два вида таких растений, друг мой. Одно из них можно подвергнуть очистке и перегонке и получить спиртной напиток крепче самого лучшего бренди; от одного стакана мужчина лишается способности здраво мыслить, а после двух жалеет, что родился на свет. Из другого вида туземцы делают веревки, похожие на пеньковые. Кортес использовал их на своих кораблях во время путешествия домой.

Де Агилар подошел к мулу и взял свернутую веревку, висевшую на седле.

— Вот что можно сделать из этого растения. Они называют такое волокно «сизаль». Пощупайте…

С точки зрения Седрика Оуэна, который не слишком разбирался в веревках, она была самой обычной. Он пропустил ее между пальцами и спросил:

— Это хорошая веревка?

— Великолепная. Сизаль во всех отношениях превосходит пеньку, он крепче, грубее, жестче и гораздо больше подходит для нужд кораблей, путешествующих по морю, чем все, что мы производим в Европе. Мы будем выращивать это растение так, как туземцы выращивают бобы, а потом делать из него веревки, которыми обеспечим флот не только христианского мира, но и всех прочих миров. Поверьте мне, мы станем самыми богатыми людьми в Европе. Взгляните на мой гороскоп и скажите мне, что меня не ждет великая судьба.

Только очень уверенный в себе человек мог бросить вызов судьбе с таким высокомерием. По правде говоря, гороскоп де Агилара действительно указывал на блестящее будущее, его портила всего лишь одна точная квадратура между Меркурием и Юпитером, на куспиде третьего дома. Соединение Солнца с Венерой, восходящее в Овне менее чем в одном градусе от асцендента, противостояло опасному влиянию этого аспекта.

Туземцы кое-что знали про астрологию, и Оуэн уже понял, что они придают Венере образ мужчины и называют ее «утренней звездой» и «воином». Будь у него время, он бы спросил их мнение относительно положения Венеры на карте Фернандеса. Но времени у него не было, и ему пришлось полагаться лишь на свои классические знания, преподанные ему доктором Ди и Нострадамусом. По его представлениям, звезды указывали на опрометчивые поступки и, возможно, великое будущее, если удастся обуздать импульсивность.

Ничего этого Оуэн не сказал вслух и не собирался говорить. Он откинулся на камень, надвинул шляпу на глаза, чтобы хоть как-то защитить их от яркого солнца на безоблачном небе и отвратительно вида красного города вдалеке.

— Фернандес, я доверил вам мою жизнь, но не готов доверить деньги. Чтобы вырастить это растение в таких количествах, о которых вы мечтаете, вам понадобится очень много воды, а ее здесь нет. Сегодня утром, пока вы занимались разгрузкой корабля, я обошел поля вокруг города. У здешних жителей воды едва хватает, чтобы их перец не сох на корню.