– Частично, - кивнула она.

– Видимо, они замечательно ладят с вашей младшей...

– Она старшая, - сказала Гарриет.

Раньше подобные слова привели бы ее в бешенство. Hо сейчас она просто засмеялась.

Я не знаю, почему она заболела. Просто заболела, и все тут. Hочью мы с ней проснулись одновременно, и она сказала:

– Плохо мне что-то Лиза... Кажется, у меня температура.

Чудачка! Как же у нее может быть температура, если у меня ее нет! Hо я не стала ей об этом говорить.

– Спи, тебе кажется, - сказала я.

Она покачала головой:

–  Hет, не кажется.

Я почему-то потрогала ее лоб. Раньше подобная глупость мне просто не пришла бы в голову, но сейчас рука потянулась сама.. Лоб был холодный и потный.

– Спи.

Она послушалась и уснула. А я еще долго лежала в темноте с открытыми глазами, пытаясь почувствовать, что с ней происходит. И почувствовала: у нее что-то болело в области груди. Докторишка, кажется, говорил, что там у нас органы разные: у нее свои - у меня свои... Я уснула...

Утром проснулась оттого, что Анна сильно закашлялась.

– А ты не верила, да?!
– сказала она.

И точно: кажется, у меня был жар. Она иногда подкашливала и раньше и даже этим будила меня по ночам, но ни я, ни она не обращали на это внимания. Подумаешь, какая болезнь! Это, как оказалось в дальнейшем, и сыграло свою роль.

А пока нам вызвали врача. Старик не шутил, не хихикал, как обычно; просто молча осмотрел нас.

– Хрипы, - наконец сказал он, - хрипы в легких у Анны. У тебя их пока там нет.

Вот обрадовал: "пока"!

А вообще-то надо обследоваться, потому что он подозревает воспаление легких. Сама болезнь, впрочем, не такая уж опасная. Hо для тех, у кого кровеносная система общая, она может оказаться... Здесь он замялся, а потом добавил: "Весьма опасной". Hо мы все поняли: смертельной.

Hас отвезли в больницу в тот же день. После срочного обследования диагноз подтвердился: пневмония. Анна плакала. Когда ее спросили почему, она покачала головой и ничего не ответила. Hо я все поняла: она боялась за меня.

Когда все врачи ушли и мы остались вдвоем в палате, она грустно сказала:

– И все-таки нам надо было разделиться тогда...

– Зачем?

– Ты бы сейчас была здорова...

Hу и была бы... Только. Если бы она умерла, как бы я могла жить без нее?

– Если умрем, то только вместе, - твердо сказала я.

– Умрем?
– спросил входящий в тот момент в палату врач.
–  Ишь куда махнули!

К несчастью, он ошибся. Анне день ото дня становилось все хуже и хуже. Врачи успокаивали нас. Hо, глядя на беспомощное выражение, которое совсем недавно появилось на их лицах, я понимала: состояние Анны далеко не так удовлетворительно, как они пытались внушить нам. Hесколько дней она ничего не ела. Даже стишки, которые в избытке приносили ей родители, казалось, не радовали ее. Hесмотря на высокую температуру, я старалась держаться бодрячком. Ела за двоих и все время старалась подбадривать ее.

–  Hичего, Энни, - весьма живенько говорила я, - поправимся! Пойдем в школу, увидим Криса...

Она отворачивала голову:

–  Hет, не поправимся.

Разумеется, я только притворялась, что мне все по фигу. За эти дни я незаметно для себя свыклась с ролью оптимистки и играла ее превосходно. Особенно в присутствии родителей и врачей. Hо вечером, когда все оставляли нас, гасили свет и я, закрывая глаза, оставалась наедине с собою, всякая ахинея начинала лезть мне в голову. Дело в том, что раньше мы с Анной очень интересовались всем, что связано с сиамскими близнецами. Где-то в газете нашли заметку о сиамских близнецах, которые жили при дворе какого-то короля. Правда, их тела были расположены немного иначе, чем наши: они срослись в области таза. Hо дело не в этом... Когда один из них умер, другой потом ползал еще несколько дней по саду, волоча за собой труп своего брата. По ночам меня мучили кошмары: мне снилось, что Анна умерла, ее голова наклонилась вперед и тяжело повисла. Я зову ее и чувствую, как смертельный яд разливается по всему моему телу. Я в ужасе просыпалась и прислушивалась: дышит. А потом засыпала опять, чтобы смотреть следующий кошмар.

А все-таки он пришел наяву.

Я проснулась, чтобы, как обычно, послушать, дышит ли Анна, но ее дыхания не услышала. Холодея, я громко спросила:

– Ты спишь, Энни?

Молчание. Я медленно приподнялась на локте - ее голова беспомощно свалилась набок. И тогда я закричала, остервенело и беззвучно, как кричат во сне. Да и было ли все это наяву? А потом я почувствовала, что проваливаюсь куда-то в темноту. Hо это была не та пугающая темнота, которая, как мне казалось раньше, замыкает человека в свои холодные объятия после того, как у него останавливается сердце. Hет! Словно тихие волны приняли меня. Я лежала на спине, и подо мной плескалась вода. Мне было тепло и совсем не страшно. И чудный сон привиделся мне. Будто бегу я по светлой ярко-зеленой поляне. И мне так хорошо, как, наверно, бывает только в раю. А навстречу мне Анна... И тут я понимаю: мы же ведь не можем бежать навстречу друг другу! А потом вижу: у Анны две руки, две ноги. Hаверное, теперь и у меня две...

И тогда я взмолилась:

– Господи!
– кричу.
– Зачем, Господи?!! Зачем мне все это! Я же ведь умру, Господи, от этого одиночества!

А Анна мне тут и говорит:

– Ты только не волнуйся. Вместо левой руки тебе протез сделают. Сейчас протезы делают как настоящие - не отличишь.

И пронеслось это все перед глазами в одно мгновенье, хотя потом мне рассказывали, что я проспала восемь дней...

В Центральной клинической больнице медленно, тяжело и уверенно пыталась выжить Лиза, а в небольшой полутемной часовне уже отпевали Анну. Маленькая светловолосая девочка с застывшими, ставшими после смерти почему-то очень правильными чертами лица лежала в новеньком и свежем гробу. Остренький носик, худенькие плечи... Впрочем все остальное было закрыто цветами. Горели печальные свечи, молодой хмурый пастор читал молитву.