Блондин взял одну из них и поднёс ей ко рту…

Блеснули дорогие запонки с вензелем.

Лидия Альбертовна подалась вперёд, навстречу.

И только тут увидела, что это не сигара, а стеклянная трофейная куколка, пахнущая табаком…

…и если бы запах был вкусом, то можно было бы сказать, горького-горького вкуса…

Стильные столовые приборы.

Лист клёна; лист папоротника: бесполезные в хозяйстве вещи, которые хочется присвоить.

Танины лодыжки, рамена, линии талии и майолики таза, как, впрочем, и всё-всё-всё остальное.

Наши любимые. Зинаида Гиппиус любила повторять: "Когда любишь человека, видишь его таким, каким его задумал Бог".

Слуховые галлюцинации, услышанные в толпе; описки и оговорки

(такие, как "слава" вместо "слабо" в стихах Мандельштама "Я не увижу знаменитой Федры…").

Раковины, галька.

Сигаретный дым.

Взлетающие самолёты.

Финальная часть второй части второго концерта Рахманинова.

Некоторые неологизмы Хайдеггера и куски зауми в текстах Сорокина: фонетическая точность, близкая к феноменологической редукции.

Полосы, посвящённые искусству, в газете "Сегодня" до 1996 года.

Стихи, выдерживающие второе (и тем более третье) прочтение.

Отзывчивое на всё внешнее глубочайшее похмелье (без головной боли).

Или так: лёгкое похмелье, после того, как голова только-только перестала болеть и наступили покой и воля к жизни новой.

Или так: проснулся, а никакого похмелья, и не нужно идти на работу.

Или так: не нужно идти на работу, а рядом спит одно очень маленькое

Чудо Природы. Этакое солнушко.

Солнушко говорит: "Только сначала нужно почистить зубы"…

Старинные карты с широкими полями.

Паутина в лесу на свету.

Морской закат.

Абстрактные композиции большого формата школы нью-йоркского абстрактного импрессионизма (без рамы).

Кофейные зёрна, горошины чёрного перца, семена лилии.

Ступня Айвара, похожая на бронзовый этюд ноги Анри Матисса в Эрмитаже.

Колбы для химических препаратов разной длины и толщины, новый кофейник без единой царапины. Фарфоровая чашка тонкого стекла вне остального многоголового сервиза.

Любой природный объект, если долго в него вглядываться.

А на следующий день они встретились вновь. А потом ещё и ещё. Каждый раз Данила умудрялся удивлять её своими новыми находками и изобретениями. От которых она, кажется, с непривычки уставала.

Душой, а не телом, потому что послушное тело принимало любые новации. Уставала, но боялась признаться себе в этом. Да-да, боялась.

А потом пришел женский праздник.

День этот был объявлен выходным, но картинная галерея, разумеется, работала, развлекая, просвещала. Всё своё рабочее время Лидия

Альбертовна нервничала и переживала: Данила хотел прийти, поздравить её с Восьмым марта, и она никак не могла дождаться, когда можно будет уйти, от нетерпения пересчитывала по головам посетителей, толпившихся возле ненавистных картин, всё время смотрела на часы, напевая какую-то привязавшуюся песенку про ожидание и облака.

Разумеется, Данила пришёл. Когда стемнело, когда поток зрителей начал иссякать и полубезумная Муся Борисовна торжественно прошествовала к служебным помещениям за шваброй.

Он пришёл нарядный и веселый, кажется, немного в подпитии, развязно чмокнул в щёчку и сказал, что сейчас они, конечно же, поедут к нему, потому что сегодня их отношения должны перейти в совершенно иную стадию, так как именно сегодня Данила решил посвятить её в свой тайный обряд. С его подарком это будет в самый раз…

Лидия Альбертовна не знала, как поступить, дома её ждала семья, наверняка, нелюбезные обычно, Мурад Маратович с Артёмкой приготовили ей какой-нибудь куцый сюрприз. По опыту прежних лет Лидия

Альбертовна знала, что Артём сегодня стряпает праздничный торт, рецепт которого освоил ещё в школе, а Мурад Маратович сбегал на рынок за тремя гвоздичками и, вне очереди, пропылесосил палас и кресла в гостиной.

– Ну, если только быстро, – решила она для себя, ещё до прихода Данилы.

Но для начала он решил подарить ей свой долгожданный подарок. О том, что Данила купил его уже неделю назад, Лидия Альбертовна хорошо знала от самого Данилы.