— Деда откуда знаешь?

— С пару лет назад оказал ему небольшую услугу… Личного характера.

— Дед пишет, что ты из бывших ментов, а сейчас сам работаешь. Отзывается о тебе не плохо… Но все-таки — почему я должен тебе верить?

— Да я вас, Петр Николаевич, и не прошу, чтобы вы мне верили. Понятное дело — вы же меня совсем не знаете. Но дело в том, что я вообще не о вашей жизни пришел беседовать…

— А что ты о моей жизни знаешь?

— Только то, что вы… — Павел сделал паузу, не произносить же слово «киллер», — что вы первоклассный снайпер.

— Это так… Ну ладно: вот как со снайпером со мной и говори.

— Хорошо, Петр Николаевич.

— Так о чем же речь поведем?

— О другом снайпере. Который…

— Который Золотого привалил?

— Да.

— Ну, с этим я бы и сам хотел познакомиться… Лично! — В тоне Мальчика послышалось уважение. — Козырный снайпер, тут и говорить нечего.

— Он равен вам по классу?

— Мне? — Мальчик пожал плечами. — Не знаю… Хотя чего там! Я же не пацан зеленый, чего мне выкобениваться… Думаю, он даже покруче меня. Я бы по крайней мере с такого расстояния в висок целить не стал… Если бы, к примеру, на войне, — внимательно поглядев на Воронова, добавил на всякий случай Гриценко, — я бы в грудину целил.

— В область сердца?

— Да. И не одну, конечно, пулю. Этак три, а то и четыре. Чтоб верняк…

— Сколько, по-вашему, надо учиться, что-бы стать снайпером такого уровня?

— Ну, это кому как, — протянул Мальчик, — кому год, а кому и жизни не хватит. Это ж не просто так… Это талант, понимаешь? Ты вот хоть двадцать лет горло дери — а солистом Большого театра не станешь.

— Это верно… Ну а, скажем, вы — сколько учились?

— Я? — Мальчик задумался. — Три года перед армией, два года в армии…

— И все?

— Все.

— Ну, наверное, опыт-то потом пришел, с годами?

— Это уж, уважаемый, не твоего ума дело. — Гриценко нахмурился. — Не лезь куда не надо, а те гулять пойдешь. Вы, менты, все на одну рожу, хоть бывшие, хоть и не бывшие. И, сам понимаешь, я бы с тобой и слова не сказал, если бы не записка от Деда. Его я уважаю, а значит, должен уважать и тех, кого он рекомендует. Ты не обижайся, — продолжил Мальчик, видя, что Павел немного изменился в лице, — просто ты мне следаков с Петровки напомнил. Сколько раз ко мне подваливали, если бы ты знал! Я им так и говорю: вы меня на мокрухе брали? Не брали. Не хрена и горбатого лепить! А мало ли у кого какие подозрения… Да если я…

— Я вовсе не обижаюсь; главное, вы не обижайтесь, — перебил Павел, — извините, ради Бога, я вовсе не хочу вас «копать»… Я хочу представление об этом снайпере получить, понимаете? Хоть какое-нибудь!

— Это как же, интересно?

— Ну, давайте попробуем составить его портрет.

Гриценко непонимающе посмотрел не Воронова, пожал плечами и промолчал.

— Ну ведь есть же во всех снайперах что-то общее? — продолжал Павел. — Так или нет?

— Хм… Не задумывался. Может, что и так.

— Тогда давайте подумаем…

— Ну давай, — Мальчик достал из тумбочки плоскую металлическую фляжку, пару рюмок, — мне тут один хрен делать не фига. Коньяк будешь?

— А вам разве можно? Операция же была, и серьезная… Врачи-то как?

— Да ну их! — Гриценко разлил коньяк по рюмкам. — Шли бы они… Сколько раз «скорая» приезжала, каждый раз лепила говорил: «Это у вас никакая не колика. Когда колика, люди на стенку лезут, а вы спокойненько лежите!» Да мать твою! — Мальчик залпом выпил коньяк, положил в рот кружок лимона, скривился. — Я уж одному сказал: «Как я туда, на стенку, полезу? А главное — чего мне на этой стенке делать-то? Если полезу, то мне там, наверху, что ли, облегчение какое выйдет? К стенке бы не поставили, — говорю, — а на стенку я и сам не полезу…»

— Ваше здоровье. — Павел выпил тоже. — Так мы хотели подумать, что у снайперов общего может быть. Привычки? Манеры? Поведение вообще? Внешность?

— Привычки… — повторил Гриценко, — поведение… Что тебе сказать? Дерганым снайпер не может быть, это я тебе точно скажу. Туда-сюда как заведенный носиться не может. Снайпер — он всегда спокоен должен быть. Ждать должен уметь: когда час, а когда и сутки.

— С нервами как?

— Нервы, понятно, требуются очень хорошие.

— Зрение тоже…

— Само собой.

— А вот выражение лица у снайпера какое?

— Ну, ты спросил… Вот у меня — какое оно?

— У вас… — Воронов вгляделся и будто удивился немного. — У вас доброе. Даже странно… Ой, что это я! — Воронов приложил обе руки к груди, извиняясь за свою бестактность. — Глупость какую сморозил…

— А чего ж тут странного? — Мальчик будто не заметил сомнительного пассажа, допущенного Вороновым. — Этот момент ты, парень, запомни… У всех снайперов доброе выражение лица. Вообще они люди добрые.