– Просто я недоразвитая – никак вырасти не могу.

– Ничего подобного. Ты очень хорошенькая. – Говоря это, Синго подумал, что она действительно выглядит здоровой и привлекательной. Неужели Кикуко так выросла, что Сюити заметил это, когда обнимал ее?

Синго вышел из дому с мыслью, что жизнь потерянного ребенка продолжается в Кикуко.

Сатоко сидела на корточках у обочины дороги и следила за игрой соседских детей.

Синго тоже остановился и стал с интересом смотреть, как они, словно в посуду, накладывают в ракушки и в листья аралии мелко нарезанную траву.

Накрошенные лепестки георгинов и маргариток они тоже клали туда для украшения.

Расстеленная циновка была густо засыпана маргаритками.

– Да, это маргаритки, – вспомнил наконец Синго. В нескольких дворах подряд, где в прошлом году цвели подсолнухи, теперь росли маргаритки.

Сатоко была еще слишком мала, и дети, видимо, не принимали ее в свою игру.

Синго пошел, и она подбежала к нему:

– Дедушка!

Синго за руку довел внучку до угла. Убегая назад, Сатоко выглядела совсем по-летнему.

Нацуко, обнажив белые руки, мыла окно в кабинете. Синго начал оживленно:

– Ты сегодняшнюю газету видела?

– Да, – не понимая, к чему он клонит, ответила Нацуко.

– Я говорю «газету», но какую именно, не припомню. Какая же это была газета?…

– Но точно газета?

– Да. Забыл, в какой газете я прочел, что социологи Гарвардского и Бостонского университетов раздали тысяче секретарш анкеты с одним вопросом: чему вы радуетесь больше всего? – и все единодушно ответили: когда меня хвалит мужчина. Неужели все женщины, и на Западе и на Востоке, в этом единодушны? Как ты считаешь?

– И им не стыдно?

– Стыд и удовольствие, как правило, соседи. Особенно когда за тобой ухаживает мужчина. Ты не согласна?

Нацуко молчала, потупившись. В наше время редко встретишь такую скромную девушку; подумал Синго.

– Таиидзаки принадлежит как раз к таким девицам. Больше всего она любила, чтобы ее хвалили на людях.

– Сегодня приходила Танидзаки-сан. Примерно в половине девятого, – сказала с неприязнью Нацуко.

– Да? Ну и что?

– Сказала – придет еще раз, днем. Синго овладело дурное предчувствие. Ожидая прихода Хидэко, он не пошел обедать. Хидэко распахнула дверь и замерла у порога, – она смотрела на Синго, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

– О-о. Сегодня, я вижу, ты цветов не принесла? – сказал Синго, стараясь скрыть беспокойство.

Хидэко, словно бы укоряя Синго за легкомыслие, подошла к нему с торжественно-серьезным видом.

– Опять очистить помещение?

Но Нацуко уже ушла на обеденный перерыв, и Синго сидел в комнате один.

Синго был потрясен, когда Хидэко сказала, что любовница Сюити беременна.

– Я ей говорила, что она не должна рожать, – поджала тонкие губы Хидэко. – Вчера по дороге из салона я догнала Кинуко и сказала ей это.

– Хм.

– А что, разве я не права? Это ведь так ужасно. Синго не хотелось отвечать, он сразу помрачнел. Хидэко говорит все это, имея в виду Кикуко.

И жена Сюити, и его любовница забеременели одновременно. В жизни, конечно, такое случается, но чтобы это случилось у родного сына – Синго и в голову не могло прийти. К тому же Кикуко прервала беременность.

– Сюити еще здесь? Сейчас узнаю. Если здесь, скажу, чтоб зашел…

– Хорошо.

Хидэко достала маленькое зеркальце и – словно заколебавшись:

– Какое лицо у меня – прямо стыдно показываться ему. Да и Кинуко-сан не знает, что я пришла к вам сплетничать.

– Вот как?

– Я даже хочу из-за всей этой истории уйти из салона, но не знаю…

– Зря.

Синго позвонил по телефону, стоявшему на столе. Ему было неприятно встречаться сейчас с Сюити в комнате, где сидят сослуживцы. Сюити не было, Синго повел Хидэко в европейский ресторан неподалеку.

Маленькая Хидэко прижалась к нему и, заглядывая в лицо, сказала:

– Когда я работала у вас секретаршей, вы однажды повели меня на танцы. Помните?

– Помню. Волосы у тебя были повязаны белой лентой.

– Нет, – покачала головой Хидэко. – Белой лентой я стянула волосы в тот день, когда была буря. Я это прекрасно помню, потому что в тот день я впервые узнала о Кинуко-сан, и меня это потрясло.

– Значит, это было тогда?

Синго вспомнил, что именно в тот вечер, когда повел Хидэко на танцы, он впервые услышал от нее, что хриплый голос Кинуко – чувственный.