Как и дворец, часовня настоятельно нуждалась в ремонте. По витражам змеились трещины, в них недоставало стекол.

Крест на престоле потускнел, пелена, великолепный образчик вышивки елизаветинских времен, зиял прорехами.

Герцог обернулся к графине.

– Как видите, мы здесь, – произнесла та с торжеством в голосе.

Герцог, не отвечая, молча протянул руку. Она знала, чего он ждет, но заколебалась.

Герцог догадался, что она опасается, как бы он не ускользнул в последнюю минуту, порвав письма и отрекшись от их сделки. Нет, он истинный джентльмен и не нарушит слова, напомнила она себе. С большой неохотой она достала столь хорошо послужившие ей письма из сумочки, которая была сшита из той же материи, что и ее платье.

Герцог взял письма, проглядел их и спрятал во внутренний карман сюртука. Графиня направилась к резному креслу, предназначенному для епископа.

Герцог тоже повернулся, но не к Сефайне, а к престолу.

Сефайна остановилась в нескольких шагах от них, и теперь капеллан сказал ей негромко:

– Встаньте рядом со своим женихом. Сефайне хотелось негодующе закричать, последний раз воззвать о спасении. Но, как будто догадавшись о ее мыслях, Изабель поднялась с кресла и обратила на падчерицу взгляд, который яснее всяких слов объяснял, что с ней будет, если она ослушается.

Тем временем Сефайна вдруг вспомнила, что находится в священном месте. В часовне, в Божьем доме, где безобразная сцена просто немыслима. Если она попробует убежать, ее поймают и приведут обратно, если она будет возражать, ее не станут слушать. Раз герцог дал согласие на такое неслыханное насилие, то он объединит усилия с ее мачехой и они вынудят ее подчиниться.

Медленно, словно каждый шаг был мукой, она подошла к герцогу и встала рядом с ним.

Она так и не решилась взглянуть на него прямо, хотя и видела, как ее мачеха отдала ему какие-то бумаги, наверное, брачный контракт или еще какие-нибудь документы, необходимые для заключения брака.

Теперь, стоя рядом с ним, она почувствовала, что он дрожит от гнева.

«Как может маменька поступать таким образом с нами обоими?» – подумала она.

Герцог показался ей таким высоким и грозным, что она почувствовала себя совершенно беспомощной. И она здесь совсем одна среди врагов! Ее отец ничего не знает, а мать на Небесах, если и знает, то бессильна помочь.

«Если он такой отвратительный, каким не может не быть, – сказала она про себя, – то, мама… спаси меня, пошли мне… смерть… ведь я… не могу жить с человеком, которого страшусь».

Капеллан приступил к венчанию. Он был стариком и знал службу наизусть, так что почти не заглядывал в требник. Произносил он слова обряда с благоговением, и Сефайна не понимала, как он может сочетать как будто бы истинное благочестие с тем, что соединяет двух людей узами, которые обрекут их на жизнь, полную горечи и разочарований.

Словно марионетка, лишенная воли, Сефайна услышала, как повторяет за капелланом слова священного обета. На ее палец было надето кольцо.

Она вдруг обнаружила, что это не обручальное кольцо, но перстень с печаткой. Видимо, герцог снял его с мизинца, но все равно оно оказалось слишком велико, и ей пришлось согнуть палец, чтобы оно не соскользнуло.

И тут капеллан призвал на их брак благословение Божье.

Как, как может служитель Божий произносить благословение при таких обстоятельствах?!

Герцог поднялся с колен, Сефайна тоже встала и посмотрела на мачеху. Выражение в глазах Изабель и улыбка на алых губах свидетельствовали, что она упивается своей победой.

Казалось, она вот-вот злорадно рассмеется в лицо своим жертвам.

Капеллан все еще стоял коленопреклоненный перед престолом, но к удивлению Сефайны герцог взял ее под руку и повел по проходу в коридор. Его пальцы больно сжимали ее локоть, и он шел так быстро, что ей казалось, будто он насильно тащит ее вон из часовни.

В коридоре он остановился, видимо, ожидая ее мачеху.

Изабель не торопилась и шла с нарочитой грацией, что делало ее похожей на актрису, двигающуюся по сцене. Алые перья на шляпе колыхались в сиянии свечей и солнечного света, проникавшего сквозь витражи, и Сефайне почудилось, будто она видит огни ада.

Нет, ее мачеха не орудие дьявола, а его прилежная ученица!

Остановившись перед герцогом, графиня произнесла нежнейшим голосом:

– Поздравляю, милый Криспин, и от души желаю вам с Сефайной самого безоблачного счастья!

– Покиньте мой дом, – перебил он. – Уезжайте, и, надеюсь, больше я вас никогда не увижу!

Его голос был полон гнева, но также достоинства и сдержанности, которые удивили Сефайну.

– Если вы говорите серьезно, – заметила Изабель, – то выбрали очень глупую позицию, которая, как вам следовало бы понимать, обернется против вас.

– Это меня не трогает, – ответил герцог. – Я хочу только одного: избавиться от вас!

– Вам придется убедиться, что ваше желание невыполнимо, – улыбнулась Изабель. – Вы ведь не забыли, что Альберт будет считать, что вы женились на его дочери, безумно в нее влюбившись?