Однажды Катя спросила его:

— Я нынче буду варить черносмородинное варенье. Вы с огня что больше любите — пенки или ягоду?

— А у варенья бывают пенки?

— А вы не едали? Да как же так?! — Она искренне огорчилась за него. — Меня, маленькую, бывало, папа с мамой только ими и заманивали…

Вечером, когда он занимался, Катина рука протянулась из-за стула и поставила возле книг молоко и розетку с пенками. Рука была разогретая, розовая, с алым соком ягоды у края кисти, от нее крепко пахло смородиной, и голубая жилка ручейком бежала в локтевой впадине. Он сам не заметил, как взял и погладил эту руку. Он гладил не девушку — только руку, добрую, теплую, пахнущую смородиной. Но рука под его пальцами внезапно оцепенела в неловком, вытянутом положении.

Тогда он повернул голову. Катя стояла, опустив рдеющее лицо. В ямке меж ключицами вспыхнуло розовое пятно, словно и там раздавили ягоду. Впервые ни девичье плечо, ни шея не возбудили в нем брезгливости. Ему захотелось прикоснуться к розовому пятну. Пересилив себя, он отпустил ее, и она поспешно вышла. Он сидел и думал о том, что с этой тихой и ясной девушкой то угарное и отвратительное может стать иным.

Катя стала краснеть при встречах, глаза старика сделались тревожными. Но Дмитрий, занятый работой и ученьем, не замечал этого. Универмаг закрылся на ремонт, и Катя уехала с компанией к знакомым в заречье — подышать соснами и походить за грибами. Хозяйничать осталась соседка Романовна. Мир неожиданно опустел для Дмитрия. Не тот был яблоневый сад, не те были оладьи с медом, не так пахнул смородинник. Душа ушла из дома.

— Пусто без Кати, — жаловался Дмитрий старику.

— Если пусто, так и привезти ее недолго. Взял у соседа лодку да переехал.

— И вправду, завтра поеду!

Но старик посмотрел на него как-то сбоку и возразил:

— Стоит ли? Живет в своих стенах, свету не видит. Девушка в самой красе. Там молодежь, общество… Костя туда за ней поехал. Человек серьезный. Может, и склонит ее на свою сторону. Зачем правду таить? Мне жить недолго… Уйду — на кого оставлю? То-то, парень…

Ты, может, кухарку привезешь оладьи печь. А тут жизнь… Так что ты не с маху… Кого везешь? Зачем едешь? Обдумай честью.

Он обдумал и на следующий день твердо сказал старику:

— Еду за Катей,

Он переплыл реку и разыскал Катю в компании молодежи, меж грудами грибов. Катя чистила маслята. Она вышла к Дмитрию в платочке, с ножом в руках, с кожурой маслят, прилипшей к пальцам.

Она сошла к лодке, но ехать отказалась,

— Скучно без вас в доме, Катя.

— А мне дома скучно… Ведь дома и не поглядит никто. Хорошая ли, плохая — никто не заметит. — Она улыбнулась. — Тут хоть люди похвалят. Потерпите день-два, Романовна привыкнет к хозяйству.

— Я не могу без вас, Катя. Ни день, ни два. Совсем не могу.

Он не знал, были ли эти слова предложением руки и сердца, но Катя поняла их так. Она вскинула обе руки и обвила его шею. Он отвез ее домой. У калитки Катя старательно пригладила вихор на его макушке — ей хотелось придать ему жениховский, солидный вид.

Старик встретил Дмитрия сурово:

— Привез себе стряпуху?

— Невесту себе привез, — ответил Дмитрий.

А невеста, улыбаясь, стояла в калитке, как была — в платочке, с руками, облепленными кожурой маслят.

Все было за их брак — их юность, скромность, трудолюбие, уже сложившийся семейный уклад.

Катя была его первой и единственной женщиной. Измены были ему непонятны. Он жил целеустремленной, напряженной и наполненной до краев жизнью. Многое приходилось преодолевать, нагонять, наверстывать. В покое и добротности семьи он видел великое благо. Нелепым показалось бы ему тратить время и силы на лишнюю и грязную ерунду. В дни борьбы жена была его тылом, в дни напряжения — его покоем. Но никогда прежде не вставали перед ним такие трудности, не расстилалось такое поле битвы.

Прежде были трудности государственных экзаменов, трудности освоения новой машины, трудности выполнения заводского плана. Как ни приходилось тяжело, но задачи были ясны и пути намечены.

Сейчас, на новом заводе, самое тяжелое заключалось в неясности путей и задач. Что надо сделать, чтобы перевернуть работу завода? С чего начать?

Бахирев думал упорно. Фонды. Кадры. Станочный парк. Механизация основных и вспомогательных процессов. Все было отрывочно, не складывалось в единое и систематическое целое. В заводском плане оргтехмероприятий попросту перечислялись многие полезные мероприятия без учета реальных возможностей, без определения первоочередного и решающего.

— Митя, ляг! — говорила жена. — Ведь четвертый час! Усни хоть на три часа!

Он ложился, но ему хотелось не спать, а говорить.

— Ленин учил, что в каждой цепи надо найти основное звено, за которое можно вытащить всю цепь. Вот этого-то я и не найду.

Катя привычным жестом попыталась пригладить его вихор.

— Ведь работал до тебя другой главный инженер… Охотился. На лыжах за реку ходил. И ничего такого он не вытаскивал… А в Москве оценили же его! Ты от нервов не спишь, а от бессонницы нервничаешь… Ты спи.