— Опять дело на первый взгляд частное, а по существу принципиальное, — говорил Курганов. — В чем суть? В основе оплаты не главные показатели, а второстепенные. Не продукция, не рост производительности, а гектары мягкой пахоты, экономия горючего и другая мелочь. Колхозники уговаривают трактористов пойти на разработку залежей, там, мол, урожаи, больше! А что им урожаи? Им платят прежде всего не за урожаи, а за гектары!

— Это вам Петрушечкин нажаловался? На его слова нельзя полагаться, — вздохнул Вострухов и спросил с такой осторожностью, с какой с тяжелобольным говорят о его болезни: — Трофим Демидович, вы ездили сегодня в МТС и в колхоз «Красный Октябрь»? Как там?

«Кого он жалеет? Меня? Глядит, будто у меня рак или чахотка», — подумал Курганов и бодро ответил:

— В колхозе что надо. Приедешь — уезжать не хочется. А в МТС разброд. Одно хорошо—Петрушечкин раздобыл-таки материалы.

— Трофим Демидович, а вы знаете, каким образом он раздобыл материалы? — раздельно, медленно и все тем же сочувственным тоном спросил Вострухов Курганова.

— Как раздобыл? Поговорил по-партийному с заводскими коммунистами…

— Жаль мне вас приземлять, Трофим Демидович. Жаль отвлекать от высоких ваших материй. Но придется. Беда случилась. Украл он материалы!..

— В каком смысле украл? — Курганов вспомнил измученное лидо, по-детски доверчивые глаза Петрушечкина.

— К сожалению, в самом прямом смысле! Сейчас сообщили по телефону из области…

«Или я дурень, или земля вверх дном? — думал Курганов. — Тот, кого считал своей опорой в МТС? Или… или мне действительно только писать диссертации?»

— Что сообщили? Как сообщили?

— Из охраны завода. Погрузили через забор в машину с помощью одного из мастеров. Грузил ночью через забор воровским образом.

«Секретарь партийной организации ворует через забор баббит и олово!..»

— И еще одна неприятность, к сожалению! Насчет колхоза «Крепость социализма». Мне уже давно сигнализировали о разных подозрительных махинациях. Но улик не было.

— Какие улики?! — сорвался Курганов. — Улик нет, пока нет обвиняемого!

«На кого кричу? На кого я кричу? — мысленно спросил он себя. — На себя, на идиота, кричу!» Вострухов с достоинством поднял голову.

— Трофим Демидович, я отвечаю за свои слова. Вы новый человек, а я… Самосуд — великий комбинатор. Осенью в колхозе комбинировал с яровыми и озимыми. В сводках писал о яровых, а сеял озимь. Уличили, предупредили. А сегодня сообщают, что опять очередные комбинации. Теперь с поголовьем. Как только сдали сводку, начали забивать. И сейчас производится забой и продажа скота.

Курганов вспомнил отчаянный визг свиньи, слишком прямой, слишком веселый взгляд Самосуда и отчетливо понял: «Он мне врал. Именно тогда, именно при мне забивали свиней. Смотрел на меня, как на отца родного, и обводил вокруг пальца!»

— Я послал в колхоз районных зоотехников с приказом пересчитать наличное поголовье, — продолжал Вострухов. — Сейчас они мне звонили. Самосуд не пустил их на фермы!

Курганова внезапно охватила непобедимая усталость. Он машинально вертел в руках пресс-папье. «Да, да… визжали свиньи… Свиньи! Кругом свиньи?! А я? Я идиот! И этот Вострухов… Он действительно может смотреть на меня с сожалением. Дураков жалеют! Самосуд тоже… Нет, тот не жалел! Тот врал про семиклассниц и исподтишка насмехался. Я спросил: «Поросится, что ли?» Л он: «Кто ее знает. Может, и поросится!» И прямо в глаза. И девчонки слышали. Девчонки все знали. Эта, Лена, говорит: «Визжит на убойной…» Он шикнул! Сделал из меня дурака? Ну, ну, ну!..»

Он не мог больше говорить и встал.

— Ладно, Игорь Львович. До завтра… С утра… На свежую голову.

Морозный воздух освежил его и вернул способность к юмору.

«Где в Ухабинском районе самый последний идиот? — спрашивал он себя. — Самый последний идиот здесь! Идиоты могут писать диссертации. Идиоты не могут работать секретарями райкома».

Дома он застал разлад. У жены Лиды были заплаканные глаза. Старший сын — с таким же, как у матери, тоненьким и капризным личиком — стоял в углу. Младший сын был заперт в спальне и со страшной силой гудел там в трубу. Теща мелькнула в коридоре с хорошо знакомым Курганову шкодливым выражением и срочно скрылась в спальне.

— Что произошло? — спросил Курганов.

— Что произошло? — дрожащим от слез голосом сказала Лида. — Произошло то, что ты думаешь о ком и о чем угодно, но не о семье! Ты сорвал детей с места, оторвал жену от нормальной жизни!.. Мы все бросили ради тебя!.. А тебе ни до чего нет дела!..

— Давай, Лида, поконкретней! — терпеливо сказал Курганов. — Общих руководящих указаний мне достаточно шлют из области…

— Тебе шутки!.. А я… А дети…

— Папа приехал! — закричал сын, кинулся к отцу и обнял его колени. — Папа, папа! — торопливо и восторженно сообщал он. — Бабушка приходит домой и думает, отчего это я так тихо сижу? А я, оказывается, — с особой отчетливостью сын произнес это новое для него слово, — я, оказывается, ломаю динамик у радио!

Сын, видимо, повторял бабушкин рассказ и гордился необычным поведением. Курганов расхохотался. Теша, обрадованная поддержкой Курганова, вплыла в комнату и тоже заколыхалась от смеха!

— Смеетесь! — с негодованием сказала Лида. — Маму я еще могу извинить! Она старая женщина! Она не понимает, что губит ребенка! Но ты! Воспитатель масс!..

Она повернулась и быстро пошла в угловую. Угловая комната по обоюдной договоренности была «полем боя», Кургановы уходили ссориться в угловую, так как ссоры в других комнатах были слышны в смежной квартире. председателя райисполкома.