Коммутация
«…Повесть „Коммутация“ не менее любопытна. По сути, она написана в жанре широко распространённом на западе, но очень слабо представленном в нашей литературе — в жанре шпионского „почти фантастического“ боевика. К нему относятся почти все книги Флеминга о Джеймсе Бонде, к нему относятся суперпопулярные романы Тома Клэнси и, отчасти, Фредерика Форсайта. Попытки наших авторов сыграть на этом поле заканчивались, увы, не слишком результативно: иногда по причине литературной беспомощности авторов, иногда вследствие слишком уж серьёзного отношения к своему герою — который и „Беломор“ смолит не переставая, и с аквалангом на сто метров погружается; и базуку перочинным ножом из берёзы способен вырезать, и компьютер в Пентагоне за полминуты взломать… Героя „Коммутации“, при наличии у него всех вторичных признаков супермена, от участи подобных персонажей спасает именно ирония автора. Джеймсу Бонду положено приземляться на шезлонг рядом с очаровательной блондинкой, планируя на плаще и держа в руках стакан водки с мартини (встряхивать, но не перемешивать!) Геку из „Коммутации“ дозволяется летать в Эфиопию в гондоле шасси и приземляться на куполе чужого парашюта. Перефразируя автора — „такие персонажи нашей литературе пригодятся в любых количествах“!»
Сергей Лукьяненко
Виктор Кольцов по кличке Гек проснулся с предчувствием беды за несколько минут до сигнала будильника. Предчувствие никогда не обманывало его — ни в детстве, ни в учебном спецкорпусе внутренней разведки, ни в годы оперативной работы, ни в последние два года, когда Гек ушёл с оперативки и подался в службу охраны крупного банка.
Но день прошёл спокойно — Гек принял смену, съездил с боссом на собрание акционеров, поиграл в домино с другими телохранителями, вечером свозил босса в сауну и спокойно сдал смену. Ничего не произошло.
Гек лёг спать и снова проснулся до будильника с предчувствием беды. День у него был выходной, и Гек собирался позвонить какой-нибудь из знакомых женщин и весело провести вечер. Но предчувствие беды томило, поэтому Гек наскоро поколотил грушу в прихожей, принял ледяной душ, сходил к метро за газетами, а, вернувшись, включил одновременно радио и телевизор. Гек анализировал политическую ситуацию. В мире всё было тихо. Российскую экономику лихорадило, но не больше чем обычно. Политические судебные процессы шли своим чередом и ничего нового не происходило. Олигархи и лидеры партий провели неделю тихо. Президент ничего не отчудил. Военные действия в бывших республиках и напряжённые обстановки на границах оставались ровно такими напряжёнными, как и в последние годы, без изменений. И даже убийств за минувшую неделю почти не было. Лишь в одной сводке был упомянут пожилой алкоголик, неведомо зачем застреленный почти в самом центре Москвы. Гек до позднего вечера анализировал информацию и лишь под утро лёг спать. Лёг с предчувствием беды, которое уже немного притупилось. И в этот миг в прихожей раздался телефонный звонок.
Сначала Гек решил что это какая-нибудь знакомая, но тут же вспомнил что они звонили ему на мобильный — по старой и давно уже не нужной привычке Гек старался без необходимости никому не давать своего городского номера. Телефон звонил не умолкая, это был старый аппарат с богатым колокольным звоном вперемежку с глухими ударами — иногда колотушка в аппарате промахивалась мимо звонков. Гек откинул одеяло, одним прыжком достиг прихожей и поднял трубку.
— Кольцов у аппарата. — сказал он.
— Ну, здравствуй. — раздался в ответ знакомый голос.
— Леонид Юрьевич! Здравия желаю товарищ генерал! — выпалил Гек.
Леонид Юрьевич Гриценко много лет был его начальником в школе внутренней разведки.
— Отставить кричать. — сказал Гриценко. — Как жизнь, боец?
— Жизнь идёт, товарищ генерал. — ответил Гек, — Работаем.
— Где работаешь, боец? — поинтересовался Гриценко.
— На гражданке. В сфере охраны, товарищ генерал. Платят хорошо. Работа спокойная… — Гек виновато смолк.
Гриценко тоже помолчал.
— Боец, ты ж вроде бизнесом собирался заняться когда увольнялся?
— Не сложилось, товарищ генерал… Стрелять умею. Задержание производить голыми руками умею. Анализировать информацию умею. А вот бизнесом — не умею. И в бандиты не хочу.
— Ты вот что, боец. Во-первых прекрати это — «товарищ генерал».
— Так точно! — ответил Гек и добавил, — Леонид Юрьевич.
— А, во-вторых, скажи-ка мне, как ты относишься к евреям?
«А батя наш всё такой же — умеет вопросом в тупик поставить!» — оторопело подумал Гек.
— Ну как сказать… — начал он, — Ну сам-то я ничего против евреев не имею. Евреи… Ну и евреи. Тоже люди. У меня друг когда-то был еврей. Глеб Альтшифтер. И ничего, хороший человек.
— А вот я так считаю. — перебил Гриценко, — Пусть евреи живут у себя в Израиле, а нам тут не мешают. Как думаешь, боец?
— Так точно, пусть живут… — растерянно ответил Гек.
— Старший лейтенант Кольцов, — начал Гриценко так торжественно, что Гек невольно выпрямился по стойке «смирно», — Как у нас с загрузкой?
— Какой загрузкой?
— Со свободным временем у нас как? Послужить Родине готов?
— Но я же уже давно уволился… Да уже и не в той форме… Ну и это…
— Мне больше некого просить. — перебил Гриценко. — Молодые мои бойцы не справятся. Не годятся они, очень сложное дело.
— Да бросьте, Леонид Юрьевич. — сказал Гек, — «Умный-умный, а дурак» — это ж вы про кого всегда говорили? И что сколько меня не обучай, я всё равно для оперативной работы не пригоден, а только для силовых операций… И что…
— Ты и есть умный-умный, а дурак. — сказал Гриценко. — Я всем своим бойцам так говорю, один ты всерьёз воспринимаешь. Так как? Выполнишь?
Гек молчал ровно минуту. Гриценко терпеливо ждал.
— Слушаюсь, Леонид Юрьевич. — наконец ответил Гек.
— Тогда к делу. — нетерпеливо сказал Гриценко, и Гек понял что тот был уверен в ответе заранее. — Вчера убили алкоголика…
— В Гвоздевском переулке. — сказал Гек.
— Молодец, боец! — похвалил Гриценко. — А говорил не в форме! Только не в переулке, во дворе рядом с переулком. Пальнули из пистолета ТТ с глушителем.
— Он был еврей? — спросил Гек и понял что вопрос прозвучал глупо.
— Нет, он был русский. — ответил Гриценко. — На четверть татарин. Не думай об этом. Это всё настолько серьёзно, что я тебе ничего не смогу рассказать. А сам всё равно не догадаешься. А раз даже ты не догадаешься, то у меня есть надежда что и вообще никто не догадается. И это меня радует. Понимаешь?