– Дело не во мне, – резко ответил он. – Дело в молодом человеке, который был напуган так, что крыша съехала. Ты не видела его, Карен. А я видел. А если бы и ты там была, то, мне кажется, отнеслась бы к этому даже еще серьезнее, чем я.

– Не будь так суров ко мне, Келли, – сказала она. – Я отнеслась к этому достаточно серьезно. Думаю, серьезнее, чем должна была, учитывая, что у меня куча других дел. Поэтому и позвонила тебе.

Келли немного успокоился.

– Хорошо, – сказал он. – Прости. Я благодарен тебе за то, что ты сделала. Правда. Ты узнала хоть что-нибудь от этого полковника Паркера-Брауна? Коннелли утверждал, что у них в части были и другие смерти. Как насчет этого? Ты спросила его? Что он сказал?

– Не так быстро, Келли. Слишком много вопросов сразу. Я собиралась тебе это сказать. Конечно, я спросила.

И она рассказала вкратце о молодом солдате, погибшем во время учений.

– Выстрелил в себя? – возбужденно ответил Келли. – Ты сказала, выстрелил? Получается уже две гибели за полгода. Боже, этого достаточно, чтобы с полным основанием двигать дело дальше, нет?

– Нет, Келли, я с тобой не согласна. И чертовски хорошо знаю, что и начальник полиции не согласился бы с тобой. Во-первых, было дознание. Даже военным никуда не деться от этой процедуры, ну по крайней мере в мирное время. Я проверила отчет службы по расследованию насильственных смертей, все должным образом изучено, заключение – несчастный случай. Так что, думаю, тема Алана Коннелли исчерпана. Да, произошло два смертельных случая. Да, это огромная трагедия, но ничего подозрительного нет. Солдат умирает во время тренировки. Да, когда играешь с заряженным оружием, какой-нибудь несчастный ублюдок нет-нет да и застрелит себя.

– Послушай, Карен, Коннелли сказал – «как убили и других». Все сходится.

– Ничего не сходится, Келли. Есть еще кое-что. Он не только был пьян до невменяемости в ту ночь, когда умер, парень еще оказался и настоящим фантазером. Полковник сказал, что Алан постоянно сочинял всякие там небылицы.

– Полковник сказал, – передразнил ее Келли. – Ну конечно, он так скажет, Карен. Он лапшу тебе на уши вешает. Но ты-то не должна была попасться на удочку. Кто угодно, только не ты, Карен.

– Келли, какого черта ты меня оскорбляешь? Если не прекратишь сию минуту, то разговор окончен.

– Ладно, ладно, извини. Просто дело в том, что бедного малого, возможно, толкнули под грузовик. Я не исключаю такой возможности. И думаю, ты тоже. Иначе ты просто не стала бы за это браться.

– Келли, я действительно не исключаю подобного варианта, после всего, что ты рассказал мне, не исключаю. Но я также не исключаю и самоубийство.

– Нет, нет, нет. Во-первых, почему такой парень, как Коннелли, захочет умереть именно таким образом? Даже если он и принял решение свести счеты с жизнью. Я тебя умоляю, он же был солдат. У него был доступ к оружию.

– А может, хоть он и был солдат, но оружие не очень-то уважал. Не знаю. Знаю только, что в самоубийстве вообще сложно найти какую-нибудь логику. Со слов водителя грузовика, все выглядит безусловно так, будто он специально бросился под колеса проходящей мимо машины.

– Или его толкнули, – вставил Келли.

– Келли, пожалуйста, послушай меня. Абсолютно ясно, что Алан Коннелли в армии долго бы не протянул. В конечном счете его выкинули бы оттуда из-за этой страсти к фантазиям, и, что намного серьезнее, фантазиям относительно молодой девушки, которую он, можно сказать, преследовал. Коннелли не раз предупреждали насчет его поведения и возможных последствий. Он знал, что его дни в армии сочтены. И все же, несмотря на эту его склонность к фантазированию, он вроде был неплохим солдатом. И вряд ли хотел быть выставлен из армии. Известно также, что жизнь в его семье была просто ужасна. По словам полковника, его отец был пьяница и драчун, который уже несколько лет нигде не работал и страдал приступами маниакальной депрессии. Итак, сложив воедино все эти факты, мы не исключаем вариант самоубийства, если, конечно, смотрим на вещи разумно, что я и стараюсь делать.

Критическая нотка в ее голосе не ускользнула от Келли, и он решил, что лучше ему смириться. Возможно, та была вполне оправданной. Про Келли не скажешь, что он поступал разумно. Карен не было нужды говорить ему это прямо. Он ждал, когда она продолжит.

– Есть еще кое-что, Келли. Сегодня утром появился свидетель, который прочитал заметку о случившемся в старом номере «Аргуса». Проезжавший мимо мотоциклист видел молодого человека, без сомнения Коннелли, идущего вдоль дороги примерно в нескольких сотнях ярдов от «Дикой собаки» всего лишь за несколько минут до несчастного случая. Его «штормило». Свидетель сказал, что едва не сбил его. И без сомнения, Коннелли был абсолютно один.

– Хорошо, – сказал Келли. – Но если он был один, то куда же делись те двое – так неожиданно, прямо после того, как нашли человека, которого искали? И почему? Почему они оставили его одного? Если, конечно, оставили. Если я не ошибся и они действительно были военные, то им известно все о том, как держаться вне поля зрения, когда им это надо. Ты уверена, что Паркер-Браун не знает намного больше, чем он рассказал тебе, Карен?

– Послушай, я не сомневаюсь в том, что он, как и всякий армейский офицер, очень неохотно дает полиции вмешиваться в дела армии, пусть и старается создать впечатление открытости, – ответила Карен. – Но у нас нет абсолютно никаких оснований полагать, будто он скрывает что-то важное в отношении этого дела.

– Да брось, Карен. Сколько всего солдат там, в Хэнгридже? Думаю, полковник знает их всех. Так почему он не смог вывести тебя на тех двух, что пришли в паб, а? Держу пари, он прекрасно знает, кто они.

– Келли, ты просто одержимый. Сколько еще можно об этом говорить. Ради бога, мы даже не знаем, были ли эти двое военными. И, к твоему сведению, весь состав Хэнгриджа, включая и тех, кто проходит обучение, составляет более тысячи человек, мужчин и женщин. Очень сомневаюсь, что Паркер-Браун может узнать и назвать по имени каждого из них.