– А почему Элинор была недовольна? В знатных семьях такие разлуки не редкость, – негромко заметила Мег.

– Возможно. Но в отличие от других я ставил собственные амбиции выше всего остального. Однако было кое-что похуже. – Ричард помолчал, собираясь с силами для того, чтобы рассказать о самом сокровенном. Он на мгновение прикрыл глаза и закинул голову, потом твердо встретил взгляд Мег. – Отвратительная правда состоит в том, – мертвым голосом продолжал он, – что в день несчастья Элинор умоляла меня остаться с ней в Хоксли-Мэнор. Я старался уговорить ее, но все же рассердился. После рождения ребенка она часто вела себя неразумно. У нее без причины возникали вспышки гнева. Это продолжалось у нее до самой смерти.

Мег была поражена:

– Я и не знала, что такие приступы случались у Эллы еще до несчастья.

– Случались. После смерти дочери они усугубились, но появились значительно раньше, еще до нашей свадьбы. Я был слеп, возможно, наивен, меня заворожила поразительная красота Элинор. – Воспоминания были мучительны. Все тело Ричарда напряглось, как натянутый лук, из которого он стрелял в юности. – В тот день она была возбуждена и расстроена сильнее, чем обычно. Это как будто оправдывало меня. Я чувствовал себя вправе не обращать внимания на ее капризы и не откладывать возвращение ко двору. Однако Элинор была очень настойчива, ходила за мной из комнаты в комнату, спустилась даже в конюшню и все настаивала, чтобы я отказался от приглашения короля. Но я не слушал. – У Ричарда перехватило дыхание. На миг ему показалось, что он не сможет вымолвить больше ни слова. – О Боже, я не слушал. Резко ответил, тут же пожалел об этом, но был слишком горд, чтобы извиниться. Так я и уехал. И даже ни разу не оглянулся. Потом слуги рассказали, что она впала в бешенство, тут же приказала заложить карету, укутала Изабеллу и пустилась за мной в погоню.

Ричард замотал головой, пытаясь прогнать ужасные видения. Это не помогло. И наверное, ничто и никогда не поможет.

– У лощины, где дорога сворачивает направо и круто уходит вниз, – бесстрастно продолжал он, – карета перевернулась. Изабелла выпала. Я нашел свою малышку у скалы, о которую… которая ее…

Горло Ричарда сдавил спазм, глаза заволокло алой пеленой. Он пытался проглотить комок, не дававший закончить рассказ, а ему так хотелось, чтобы Мег узнала правду и поняла смысл сказанного. Поняла, насколько он грешен, отягощен виной и недостоин прощения. Он снова мотнул головой, словно выдавливал из себя слона, и произнес:

– Пытаясь смыть свой грех, я за огромные деньги заказал эту статую, пожертвовал церкви почти все свое состояние и наконец посвятил свое тело и душу Богу, поступил на службу к тамплиерам. И все это ради того, чтобы искупить себялюбие и гордыню, которые привели меня к краху. Я тысячу раз бросился бы под колеса кареты, чтобы спасти Изабеллу, но какое это имеет значение? Истина состоит в том, что именно я виновен в смерти своей дочери и в том, что моя жена утонула в омуте безумия. Все это сотворило мое честолюбие.

В часовне наступила мертвая тишина. Казалось, было слышно, как на траву опускаются капли росы. Бешеный стук сердца грохотом отдавался в ушах Ричарда. Он прикрыл глаза, стараясь совладать с чувствами и унять сердцебиение.

Он рассказал правду, ужасную, непростительную и непоправимую. Непоправимую – в этом и состоит весь ужас. Ничего нельзя изменить. Как бы он ни раскаивался, сколько бы раз ни признавал свою вину, Изабелла была мертва, а теперь умерла и Элинор.

Безнадежный мрак окутывал его душу, но вдруг Ричард ощутил, как прохладные пальцы Мег коснулись его руки. Пораженный, он открыл глаза и встретился взглядом с глазами Мег, в которых светилось сострадание и доброта. Ричарду показалось, что ее сила вливается в его кровь. Мег в молчании поднесла его руку к своим губам, коснулась ее и, прикрыв глаза, приложила к своей горящей щеке. Ричарда охватила дрожь. Этот безыскусный жест сочувствия был невинен, но он разбудил в теле Ричарда давно забытую жажду, стремление к чему-то, чего он не мог назвать, но что было ему необходимо как воздух.

– Да, Ричард де Кантер, – грустно качая головой, произнесла Мег, – вам довелось страдать. Вы должны простить меня за поспешные, безосновательные суждения. И вы должны простить себя.

Ричард вторично лишился дара речи. Ее прикосновение поразило его, а произнесенные ею слова повергли в почти болезненное изумление.

Мег опустила вниз их сплетенные руки, и Ричард наслаждался каждым мгновением этого мимолетного жеста.

– Как вы можете так говорить? Разве я заслуживаю прощения? – внезапно охрипнув, проговорил он. – Я не могу даже вспоминать о том дне, боюсь лишиться рассудка. Невыносимо думать, что мое дитя погибло. Ничто не вернет ее. Ничто… Эта мысль сводит меня с ума.

– Я понимаю, – прошептала Мег, и Ричард увидел, как слезы блеснули в ее глазах. – Эта рана никогда не заживает.

– Нет, вы не можете понимать этой горечи. И не дай вам Бог когда-нибудь испытать ее.

– Ваши слова опоздали.

Мег стиснула его пальцы, и Ричард вдруг понял, что теперь она ищет его сочувствия, его понимания, нуждается в его силе. На губах Мег появилась жалкая улыбка, которая словно бы прорвала плотину, и слезы градом покатились из ее глаз.

– Ричард, Ричард, – зарыдала она, – я понимаю, понимаю… Я тоже потеряла ребенка, – задыхаясь, произнесла она.

Ричарда словно поразило молнией. Должно быть, его чувства отразились на лице, потому что Мег слабо кивнула и продолжала:

– Я носила ребенка, не освященного узами брака. Отцом девочки был рыцарь, о котором я уже говорила, его насильно заставили вступить в орден тамплиеров. Моя дочь был единственной памятью о нем. Пока я ее носила, я радовалась каждому мгновению, каждому проявлению этой новой жизни. Она была моим сокровищем, но после рождения прожила совсем недолго. – Голос Мег звучал глухо. – Ее звали Мэдлин. Когда она умерла, я не могла выпустить ее из рук. Потом пришли люди и забрали ее у меня.