Многомужие, о котором я расскажу подробнее – это средство сохранения единства народа. Оно создает большие семьи, которые обрабатывают землю с помощью яков, зо и зомо (быков и коров) для общего блага. Член семьи не может отделиться от нее, и если он умирает, его доля возвращается общине.

Еще немного дохода дают посевы пшеницы, зерна которой из-за сурового климата очень мелки. Также выращивается ячмень, который размалывают перед продажей.

Как только заканчиваются все полевые работы, мужчины отправляются собирать в горах траву энориота, а также большое колючее растение дама. Из них делают топливо, которого так мало в Ладаке, где не увидишь ни деревьев, ни садов, лишь изредка можно найти на берегу реки скудные поросли тополя или ивы. Возле деревень можно также встретить осину; но из-за нехватки плодородной почвы садоводство ведется с трудом.

Отсутствие древесины заметно, кроме того, по жилищам, которые иногда построены из кирпичей, высушенных на солнце, но чаще из среднего размера камней, скрепленных вместе подобием известкового раствора, составленного из глины и измельченной соломы. Это двухэтажные строения, тщательно побеленные с фасада, с ярко раскрашенными оконными переплетами. Их плоские крыши образуют террасы, обычно украшенные дикими цветами, и здесь в теплое время года жители убивают время, созерцая природу и вращая свои молитвенные колеса.

Каждая постройка имеет несколько комнат, и среди них всегда есть одна для гостей, стены которой украшены роскошными меховыми шкурами. В остальных комнатах есть кровати и мебель. Богатые люди имеют, ко всему прочему, молельни, заставленные идолами.

Жизнь здесь весьма размеренна. Что касается пищи, выбор ее невелик. Ладакское меню очень простое. Завтрак состоит из ломтика ржаного хлеба. В полдень на стол ставят деревянную миску с мукой, в которую доливается теплая вода. Эта смесь взбивается маленькими палочками до тех пор, пока не достигнет консистенции густой пасты, и затем в виде маленьких шариков употребляется в пищу вместе с молоком.

По вечерам подают хлеб с чаем. Мясо считается чрезмерной роскошью. Лишь охотники вносят в меню небольшое разнообразие в виде мяса диких козлов, орлов и белых куропаток, которыми изобилует страна. В течение всего дня по любому поводу пьют цанг, подобие светлого не выхоженного пива.

Если случается ладакцу, оседлавшему пони (такие привилегированные особы весьма редки), отправиться в дорогу на поиски работы в округе, он запасается небольшим количеством еды. Приходит время обеда, он спешивается возле реки или ручья, наполняет маленькую деревянную чашку (с которой никогда не расстается) небольшим количеством муки, взбивает ее с водой, и наконец, поглощает эту пищу.

Цампы, кочевники, которые составляют другую часть населения Ладака, гораздо беднее и одновременно менее цивилизованны, чем оседлые ладаки. По большей части они являются охотниками и совершенно пренебрегают земледелием. Хотя цампы и исповедуют буддизм, они никогда не посещают монастыри, разве что в поисках еды, которую обменивают на дичь.

Обычно они становятся лагерем на вершинах гор, где страшный холод. В то время как собственно ладаки скрупулезно правдивы, любят учиться, но безнадежно ленивы, цампы, напротив, очень вспыльчивы, чрезмерно подвижны и великие лгуны, к тому же испытывают надменное презрение к монастырям.

Кроме них там обитает маленький народец кхамба, пришедший с окраин Лассы и влачащий жалкое существование в таборах, блуждающих по большим дорогам. Непригодные ни для какого труда, говорящие на языке, отличном от языка страны, в которой нашли пристанище, они являются предметом всеобщих насмешек; их терпят только из жалости к их плачевному состоянию, когда голод сгоняет их вместе искать по деревням еду.

Полиандрия, преобладающая во всех тибетских семьях, сильно возбудила мое любопытство. Она ни в коей мере не следует из доктрин Будды, поскольку существовала задолго до его пришествия. Она приняла в Индии ощутимые размеры и является сильнодействующим фактором сдерживания в определенных пределах непрестанного роста населения, что достигается еще и при помощи отвратительного обычая удушения новорожденных младенцев женского пола; попытки англичан бороться против уничтожения этих будущих матерей остались бесплодны.

Сам Ману провозгласил многомужество как закон, и некие буддийские проповедники, отрекшиеся от брахманизма, перенесли этот обычай в Цейлон, Тибет, Монголию и Корею. Долго подавляемая в Китае, полиандрия процветала в Тибете и на Цейлоне, а также встречается среди калмыков, между тодами в южной Индии и наирами на берегах Малабара. Следы этого эксцентричного семейного обычая можно встретить и среди тасманцев, и на севере Америки среди ирокезов.

Если верить Цезарю, полиандрия также процветала в Европе, о чем мы можем прочесть в «О Галльской войне» (Книга V): «Жены делятся между десятью-двенадцатью мужчинами, по-преимуществу между братьями и между отцами и сыновьями».

В результате всего этого невозможно считать полиандрию исключительно религиозной традицией. В Тибете, принимая в расчет незначительность наделов пахотных земель, приходящихся на долю каждого жителя, этот обычай лучше объясняется экономическими мотивами. Чтобы сохранить 1.500.000 жителей, расселенных в Тибете на площади 1.200.000 квадратных километров, буддисты были вынуждены принять полиандрию – каждая семья, ко всему прочему, обязана посвятить одного из своих членов служению Богу.

Сын-первенец всегда отдается гонпе, которая неизменно возвышается на въезде в каждую деревню. Как только ребенок достигает восьмилетнего возраста, его вверяют заботам каравана, проходящего мимо по пути в Лассу, где доставленный туда ребенок живет семь лет послушником в одной из гонп города.