– Да, – согласилась Делия, чуть улыбнувшись. – Постепенно мы с сестрой стали в семье почти что главными добытчиками, причем мать знала едва ли о половине источников наших заработков, а если бы доискалась правды, наложила бы на них запрет. Повзрослев, я сознаю, что порой мы перегибали палку.

– Но ирландская удачливость была на вашей стороне?

– Ну да! – Делия адресовала ему одну из своих мгновенных, как вспышка, улыбок. – Мы с Майрой обследовали заброшенные, истощенные участки, ища сломанный инструмент. Лотки, кирки, лопаты, скребницы – все это мы подбирали, и если ремонт был в принципе возможен, приводили в порядок. Каждая проданная вещь приносила чистую прибыль, потому что доставалась нам даром.

Кентон представил себе двух девочек-подростков, пробирающихся по пустошам, где они могли в любую минуту стать добычей какого-нибудь сброда, от грабителей до озлобленных неудачами старателей.

– Сколько же вам было лет? Двенадцать?

– Тринадцать, а сестре и того меньше. Это было весной 1850-го. До тех пор мы переезжали с места на место, а тут вроде как осели.

Сам того не желая, он вспомнил своих сестер в том же возрасте. Они были тогда совсем детьми, еще не сталкивались ни с какими трудностями и ничего не знали о жизни. Его сестры могли бы стать легкой добычей кого угодно. Эта мысль заставила Кентона содрогнуться, но он тут же подумал, что Делия вряд ли была когда-нибудь так беспомощна и наивна, как Барбара и Джудит.

– Год спустя старатели стали по-иному поглядывать на нас с Майрой, – продолжала Делия, пониже надвигая шляпку и скрываясь не то от солнца, не то от его взгляда. – Мне это не понравилось. Моя сестра рано похорошела, и ей не давали проходу. Тогда вопреки протестам мамы и сестры я отрезала нам волосы. Правда, когда я объяснила причину, сестра признала мою правоту. Мы стали переодеваться мальчишками.

– Мать позволила вам отрезать волосы? – изумился Кентон. Родители должны быть не в своем уме, чтобы позволить такое!

– Она поверила, когда я сказала, что это из-за жары. Конечно, мать понятия не имела, как далеко мы забираемся в своих вылазках. А перед тем как прийти домой, мы снова преображались в девушек.

– Так вы начали лгать уже тогда? – хмыкнул он.

– Вернее, кое о чем умалчивать, – смущенно поправила Делия. – Майре я говорила, что маме не стоит знать всего, иначе она расстроится, а ей и без того хватает волнений с папой. Словом, вы понимаете.

– Не совсем. Что насчет папы?

Делия заколебалась. Кентон не стал торопить ее, просто молча ждал, когда она продолжит рассказ. В конце концов, он открыл ей куда больше, чем намеревался, и рассчитывал на ответную откровенность.

– Перед отъездом из Огайо отец был всегда весел, шуточки и каламбуры так и сыпались у него с языка. Но потом он стал другим. Думаю, он считал, что смерть Томми у него на совести.

– Томми? – удивился Кентон.

– Мой маленький братик. Ему было всего два года – неудивительно, что он не вынес тягот пути. И я, и мама заботились о нем, как только могли, но он… он просто… угас, как свечка.

Глаза Делии скрывали поля шляпки, но подбородок предательски задрожал.

– Как жаль, – сказал Кентон мягко. – Но я уверен, что вам не в чем себя упрекнуть.

Она всхлипнула, шмыгнула носом, но потом вскинула голову, словно бросая вызов минутной слабости.

– Я себя и не упрекаю. И потом, это было давно! – Голос ее снова оживился. – А вот папа принял смерть Томми слишком близко к сердцу. Ему казалось, должно быть, что, если он все-таки нападет на золотоносный пласт и разбогатеет, это как-то исправит дело. Он как будто наказывал себя за это несчастье, работал почти без отдыха, даже когда остальные старатели валились с ног от усталости, – и это при том, что не был от природы крепок. Когда счастье наконец улыбнулось папе, его здоровье уже было безвозвратно подорвано.

– Значит, разбогатев, вы перебрались в Сакраменто?

– Ненадолго, – уточнила Делия с нескрываемой горечью. – Совсем ненадолго. Так хотел папа. Он дал нам все, о чем мечтал: дом, красивые наряды, слуг – и в этот короткий период казался почти совсем прежним, то есть веселым и беззаботным. А потом на город обрушилась эпидемия холеры. Майра выздоровела, а мама умерла.

Делия судорожно вздохнула. Хотя Кентон по-прежнему считал, что ей не стоит доверять, теперь он чувствовал к ней куда большую симпатию, чем поначалу. Правда, это была симпатия к той девочке, какой она была когда-то, потому что теперешняя Делия наверняка рассказывала ему историю своей жизни с умыслом, как накануне дамам.

Кентону стало стыдно за свою подозрительность, и он поспешно спросил:

– А ваш отец?

На палубе было теперь полно народу, но вокруг них все еще оставалось свободное пространство – возможно, зная, что они молодожены, им давали возможность всласть поворковать.

– Новое горе подкосило папу, и у него не стало иной цели, кроме как залить его. Он начал пить, играть в карты, а деньги быстро утекают сквозь пальцы. Вскоре нам с Майрой пришлось пойти работать: она нашла место цветочницы, а я служила официанткой в довольно приличном ресторане, до тех пор пока не накопила достаточно, чтобы открыть собственное дело.