Вначале рядовой Юрий Уткин даже оробел. Начали солдат по ранжиру строить, он в середину шеренги встал, и тут же голос сержанта: «Вот вы… как вас?.. На левый фланг». Пошли на склад обмундирование получать, старшина прищурился и вздохнул: «М-да… Рост у тебя, сынок, не гвардейский». В столовой и то без замечаний не обошлось. Дежурный по пищеблоку понаблюдал, как он ковыряет вилкой в тарелке, и неодобрительно заворчал: «Диетчик, что ли?..»

Но более всех досаждал Юрию его сослуживец рядовой Вениамин Матвеев. Едва оказавшись с ним в одном отделении, он взглянул на парня с высоты своего почти двухметрового роста и, вроде сочувствуя, спросил:

— Что ж ты, браток, невидный такой? Дернула Юрия за язык нелегкая:

— Велика фигура, да…

Осекся. Прикусил язык, но было поздно. Матвеев с укором сказал:

— Эх ты!.. Не браток ты, а младший братик.

С тех пор так и стали называть Уткина младшим братиком. А поводов для этого было сколько угодно. Юрий изо всех сил старался быть не хуже других солдат, но — увы! — не получалось. Он даже постель не умел быстро и красиво заправить, вызывая своей нерасторопностью недовольство сержанта.

Да что там постель! Получили новички обмундирование, надели его — любо посмотреть. Армейская форма делала их взрослее, придавала бравый вид. А Уткин подошел к зеркалу, глянул на себя — хоть плачь. Мундир ему старшина выбрал самого что ни на есть малого размера, а все равно обвисли плечи и из большого воротника беспомощно торчала тонкая, мальчишеская шея.

Возле зеркала в бытовой комнате толпились, пожалуй, все. Один старательно расправлял складки под ремнем, другой торопливо пришивал погоны, третий гладил электрическим утюгом гимнастерку, а кто-то уже менялся с товарищем брюками и, боясь прогадать, громко спорил. Словом, каждый был занят собой, но Уткину казалось, что кое-кто бросает на него насмешливые взгляды. Боком выскользнув в коридор, он примостился у самого дальнего окна, открыл раму и, хотя стекло не зеркало, еще раз осмотрел себя. Невесело усмехнулся: «Тоже — солдат…»

Из угла, в котором он уединился, была видна добрая половина военного городка. Слева стояло несколько одноэтажных кирпичных зданий: казармы, штаб, солдатский клуб, библиотека, столовая. Справа, в отдалении, дымила труба — там находились баня, прачечная и кочегарка центрального отопления. Чуть ближе — больница, на вывеске которой значилось: «Санитарная часть», а рядом — пекарня, откуда с утра доносился запах теплого хлеба, и еще один, почти не видный из-за дощатого забора, дом — гауптвахта.

Вдоль посыпанных желтым песком дорожек были установлены щиты. На них даже издали можно было прочесть написанные большими красными буквами лозунги и выдержки из воинских уставов: «Приказ начальника — закон для подчиненного», «Воин, заслужи знак отличника!»»

«Враг силен, в нем звериная злоба. Солдат! Ты — на посту. Смотри в оба!..»

Почти в самом центре этого необычного населенного пункта, не обозначенного ни на одной географической карте, высились постройки и сооружения спортивного городка, к которому примыкала так называемая полоса препятствий. Здесь же расстилался широкий плац. Там ежедневно по нескольку часов солдаты овладевали приемами той не очень-то приятной науки, которая называется строевой подготовкой.

Уткину стало грустно. Вдруг сзади на плечо ему легла чья-то тяжелая ладонь. Вздрогнув, Юрий оглянулся. Рядом стоял Матвеев.

— Ты чего здесь, младший братишка? — не без иронии спросил он и, бесцеремонно повернув Юрия к себе лицом, посоветовал: — Пуговицы чуть правее перешей, подворотничок нитками потуже стяни — в самый раз будет…

С пуговицами Уткин кое-как совладал, а вот с подворотничком зря провозился целый час, до крови исколов иголкой пальцы. А Матвеев ехидно улыбался, недобрым словом поминая маменькиных сынков и белоручек.

Вздохнув, Уткин вспомнил мать. Да, она, бывало, все норовила сделать для него сама — и пуговицу к его пальто пришьет, и рубашку и брюки отутюжит. «Ты только учись, сынок». А оказывается — этому тоже нужно было учиться.

Неприятности подстерегали Юрия всюду. За что бы он ни брался — ничегошеньки не умел сделать как следует. Подошла его очередь быть уборщиком в казарме — пол подмел неумело, и старшина заставил выполнить эту в общем-то нехитрую работу еще раз. Назначили в наряд на кухню, а там, как назло, картофелечистка испортилась. Пришлось брать нож — палец порезал. Вернулся в казарму усталый, прилег на кровать, а старшина снова тут как тут:

— Рядовой Уткин! Я разве не объяснял вам, что в верхней одежде в постель ложиться нельзя? На первый раз объявляю замечание. Повторите — взыскание получите. Ясно?..

«Куда яснее», — подумал Юрий, вспоминая дом, окруженный дощатым забором. Но так хочется прикорнуть после тяжелого дня!

Он невеселым взглядом окинул казарму. Как по линейке выстроенные, стоят аккуратно заправленные кровати, ровными рядками лежат взбитые подушки, на синих спинках висят полотенца. У изголовья — тумбочки. Одна тумбочка на двоих: верхняя половина — твоя, нижняя — соседа. Только до отбоя к постели лучше не подходи. Устал — в твоем распоряжении табуретка, присядь. Можно пойти в курилку, но он не выносит табачного дыма. Юрий потоптался в тесном проходе между койками и от нечего делать пошел к доске объявлений.