18 марта 1992 я в одночасье превратилась в гордую и в то же время исполненную благоговейного страха мать ребенка Индиго. Конечно, в ту пору я об этом еще не догадывалась. О феномене Индиго мне довелось узнать лишь через шесть с половиной лет, но, оглядываясь назад, я понимаю, что все признаки были налицо.

Уже через несколько минут после появления на свет дочка дала мне понять, какое имя ей больше понравится. У меня были приготовлены три варианта, и когда врачи приложили малютку к моей груди, я попросила ее подсказать мне, какое имя выбрать. Я предложила ей помигать своими огромными младенческими глазками: один раз — да, два раза — нет.

"Молли?" — Глаза быстро мигнули дважды. "Тейлор?" — Опять два раза. "Мерфи?" — Один раз.

Так и назвали: Мерфи. Говорить она начала поздно, в два с половиной года. Я имею в виду — говорить по-английски. До этого она много болтала. В возрасте от года до полутора она частенько выдавала целые тирады, которые нам казались сущей тарабарщиной, однако сама она внимательно вслушивалась в свои слова — выдерживала ритм и так далее. Глядя ей в глаза, я готова была поспорить, что она пытается нам что-то рассказать и сама дивится тому, что мы ничего не понимаем.

Однажды, когда мы ехали по автостраде, Мерфи показала на проехавшую мимо машину и заявила: "Тому дяде плохо". Я уже знала, что моя дочь — древняя душа, и попросила ее рассказать подробнее. Мерфи завела длинную историю о том, что тот дядя сделал и как ему грустно. Ее явно огорчало, что все это приходится разъяснять, пользуясь скудным детским словарным запасом.

С тех пор это не раз повторялось — Мерфи часто рассказывала мне, что и как чувствует "вон тот вот дядя" или "вот эта тетя". Иногда я пыталась выведать подробности, но Мерфи умолкала. Она быстро теряла интерес к такому человеку и занималась уже чем-то другим.

Когда ей было три-четыре годика и я пыталась что-либо ей объяснять, Мерфи довольно часто обрывала меня решительным "Я знаю!" Когда я спрашивала, откуда ей это известно, она обычно отвечала самым обыденным тоном: "Мама, просто я знаю все". Впрочем, я даже тогда не сомневалась, что так оно и есть. Теперь, когда она заявляет: "Я знаю" или "Просто знаю, вот и все", я прекращаю растолковывать и говорю: "Ах да, я забыла, что ты знаешь все". Она в это свято верит… И я тоже!

Когда Мерфи было почти два года, в нашей семье появилась еще одна малышка Индиго. Хейли родилась 6 января 1994 года. Тихая девочка — совсем не такая прыткая, как ее сестренка. С другой стороны, спала она тоже беспокойно, устойчивого режима не было, и я провела не одну бессонную ночь на диване вместе с ними обеими.

В девятимесячном возрасте Хейли заболела: частые рвоты и поносы. На протяжении последующих шести месяцев мы прошли все мыслимые проверки и анализы. Когда ей было четырнадцать месяцев, она все еще не умела ходить: казалось, Хейли просто слишком слабенькая, чтобы устоять на ногах. Врачи не могли понять, в чем дело, пока один из них не высказал предположение, что организм Хейли не переносит клейковины. Мы исключили из ее питания все продукты с пшеницей — и она мгновенно выздоровела. Две недели спустя она уже ходила. Мы продолжали тщательно соблюдать диету, и все шло замечательно.

На Рождество, прямо перед вторым своим днем рождения, Хейли снова заболело. Врачебные осмотры и анализы пошли по второму кругу. Никто не мог выявить никаких отклонений, кроме, разве что, ушной инфекции. Через две недели после дня рождения мне стало ясно, что она угасает. Накануне визита к очередному врачу я всю ночь плакала — не оставалось сомнений, что мы ее потеряем. Мерфи в ту пору уже было четыре. Она подошла ко мне и сказала: "Мамочка, она не умрет". Мне стало легче. Мерфи знает все.

Утром, прямо в кабинете врача, у Хейли начались конвульсии, и я едва успела вовремя довезти ее в больницу. Позднее врачи из реанимации сказали мне, что она уже «застыла» — это последнее, что происходит с телом перед гибелью мозга. Затем доктора сообщили, что у Хейли в головном мозге опухоль размером с виноградину. Они уже готовили девочку к экстренной операции по удалению опухоли. По словам хирурга, ЯМР-томограмма* показала, что опухоль, похоже, злокачественная, так что после операции необходимо будет пройти курс химиотерапии или облучения.

* ЯМР — ядерно-магнитно-резонансная томография. — Прим. перев.

Когда состояние Хейли стабилизировалось, нам разрешили повидаться с ней. Я стояла у изножья кровати, и перед моим мысленным взором сам собой вдруг возник образ. Я видела, как над неподвижным, почти безжизненным на вид телом парило улыбающееся лицо. Да, это было лицо самой Хейли — она смеялась и говорила: "Все хорошо, мамочка. Все будет в порядке, честное слово!" Я слышала эти слова вновь и вновь.