Шрифт:
— Я уйду, — вызвался один из джентльменов, самый молодой и наименее значительный.
Остальные двое с готовностью приняли его предложение, особенно тот, кто придерживал дверь купе.
Он вежливо пропустил всех, чтобы сесть последним. Войдя в купе, он уже собрался это сделать, как вдруг ему в голову, очевидно, пришла новая мысль, заставившая изменить намерение.
— Ах, леди! — воскликнул он. — Надеюсь, вы извините меня, если я вас оставлю и пейейду в вагон для куйящих. Умиуаю от желания выкуйить сигауу.
Может быть, леди и сказали бы: «Курите здесь», но в купе находился незнакомец, поэтому они только ответили:
— Конечно, сэр.
И прежде, чем они успели еще что-нибудь сказать, он исчез.
Прыгнул на платформу, как будто что-то его подгоняло. Им это показалось странным и немного невежливым.
— Мистер Суинтон — заядлый курильщик, — сказала старшая леди оправдывающим тоном.
Замечание было адресовано единственному оставшемуся с ними джентльмену.
— Да, я вижу это, — ответил тот слегка иронически.
Он разглядывал единственного пассажира, который, в шляпе и сюртуке, молча сидел в углу.
Несмотря на тусклый свет, он его узнал и был уверен, что Суинтон тоже узнал.
Потом взгляд его перешел на женщин. Одна из них вздрогнула, узнав его.
Тем не менее, все продолжали молчать, не было даже кивка в знак узнавания. Только мгновенное удивление, а за ним замешательство.
К счастью, лампа масляная, и в ее свете трудно было разглядеть выражение их лиц.
Так думала Джули Гирдвуд, так же считала и ее мать.
Корнелии было все равно. Ей ничего не нужно было скрывать.
Но Луису Лукасу молчание понравилось, теперь он отвечал за ситуацию.
Он сел напротив джентльмена, который стрелял в его ньюфаундленда!
Не очень приятное место, и он сразу пересел на то, которое должен был занять Суинтон. Сделал он это под предлогом, что хочет быть поближе к миссис Гирдвуд.
Таким образом, Мейнард остался без визави.
Мысли его тоже были странными. Да и как могло быть иначе? Рядом с ним, почти касаясь плечом, сидела женщина, в которую он когда-то был влюблен — или, во всяком случае, страстно ею восхищался.
Но это была однодневная страсть. Она прошла и теперь холодна и мертва. Было время, когда прикосновение этой округлой руки разгоняло кровь в его жилах. Теперь, когда она случайно касается его плеча, у него это вызывает не больше чувств, чем прикосновение к обломку статуи Праксителя! [155]
Испытывает ли она то же самое?
Он не мог сказать, да ему и было все равно.
Если он и думал о ней, то с простой благодарностью. Он помнил свои догадки о том, кто послал ему в защиту звездно-полосатый флаг, — догадки, подкрепленные словами Бланш Вернон в разговоре в зарослях.
155
Пракситель — древнегреческий скульптор IV века до н. э.
И только это заставило его мысленно сформулировать вопрос: «Должен ли я заговорить с ней?»
Он вспомнил все, что произошло между ними: ее холодное прощание на утесе, когда он спас их от прилива; почти презрительное обращение с ним на балу в Ньюпорте. Но он помнил и ее последние слова, когда она выходила из бального зала, и последний взгляд с балкона!
И слова и взгляд заставили его повторить вопрос: «Должен ли я заговорить с ней?»
Десять раз слова готовы были сорваться с его языка, и все время он сдерживался.
Было время, когда он заговорил бы, и завязался бы оживленный диалог. Хотя почтовый поезд со скоростью сорок миль в час достигнет Лондона через пятнадцать минут, Мейнарду казалось, что он никогда не придет на станцию.
Но наконец поезд остановился, и — капитан Мей-нард и его прежние знакомые не обменялись ни словом!
Казалось, все испытали облегчение, когда показалась платформа и появилась возможность избавиться от его общества.
Вероятно, Джули была исключением. Она последней из своей группы выходила из купе; Мейнард, разумеется, еще оставался.
Она, казалось, задерживается в надежде, что он заговорит.
Ей хотелось сказать — «жестокий», но гордость остановила ее, и чтобы избежать унижения, она быстро выпрыгнула из вагона.
Мейнард тоже едва не заговорил. И тоже сдержался из-за мысли — гордой, но не жестокой.
Он смотрел на платформу и видел, как они уходят. Видел, как к ним присоединились два джентльмена — один подошел украдкой, словно опасался, что его заметят.
Он знал, что это Суинтон, и понимал, почему тот избегает внимания.