Я хочу сказать еще что-то и не могу… Мои мысли кружатся, как огненные птицы, и душа моя горит, как в огне. Смутные образы встают передо мною. Я не в силах оставаться в этих залах, меня влечет на воздух, за стены Смольного монастыря. Лечу как на крыльях, несусь по длинным коридорам, оставив в недоумении моих подруг. Беру извозчика и умоляю его скорее ехать на Фонтанку. Что-то толкает меня, что-то гонит вперед… Желание писать стихи, как бывало в дни юности и отрочества? Вылить в дневнике свои мысли на бумагу? Нет, это что-то другое, чему еще нет названья, нет имени, что совсем еще ново и непонятно для меня…
Лидия Чарская
Джаваховское гнездо
ГЛАВА 1
Весь день бушевала Кура. Ревели волны, косматые, страшные, о чем-то грозно ликуя и плача, набегали они и разбивались о подножия гор.
Весь день бушевала река. Не успокоилась и к ночи.
На небе залучились звезды. Тихий вечерний ангел с темными очами затеплил высоко золотые огни лампад.
Черные развалины крепости на высоком утесе, расположенном в самом сердце Гори, оделись темной, не узнанной миром, мрачной тайной.
Подползала, сверкая алмазными блестками, черная, гордая кавказская ночь.
А Кура все бушевала.
Статный татарин Амед, перевозчик, пригнал еще с утра свой паром к берегу и решил здесь остаться, пока не утихнет буря.
Не пришлось ему сегодня получить ни одного абаза [1] на обед. В такую погоду кто же захочет проехаться по Куре на пароме?
1
Двадцать копеек.
— Алла верды! Алла верды! [2] — шепчет он, тихо шевеля губами и обращая к Востоку взор. — Если и завтра река не уймется — ложись и умирай с голоду, Амед, или затяни потуже свой пояс и ступай в горы промышлять барантой, [3] если допустит пророк.
И он накидывает бурку на голову, пряча лицо от разгулявшейся стихии.
— Эй, кто тут! Необходимо перевезти на ту сторону господ! — доносится до Амеда сквозь шум волн и свист ветра громкий голос.
2
Помилуй Бог.
3
Разбоем.
— Что они, с ума сошли там, на берегу?! В такую погоду невозможно двинуться с места на пароме.
— Ты это говоришь, Амед?
— Я говорю — переправляться на пароме в такую бурю нельзя. Обождать надо. Скажи это твоим господам, Николай! Мой слух не обманул меня? Это ты?
— Так. Селям алейкум, [4] приятель!
— Алейкум селям! Кунаку приветствие и почет! Но переправляться нельзя. Надо обождать.
— Но нам нельзя ждать! Поймите же! Нам необходимо на ту сторону сейчас же. Сейчас!
4
Татарское приветствие.
Это уже не голос армянина Николая, старика-слуги из ближайшего духана, [5] а молодой, звонкий и чистый, как серебро, девичий голосок.
Амед зоркими глазами впивается во тьму, чтобы разглядеть, кто это говорит.
Там, на берегу, три фигуры. Две женские и одна мужская. И еще что-то странно изогнувшееся, жуткое по своей неясности. Что-то огромное, широкое, с крохотной головой, все в черном, как монах.
— Нам необходимо переехать сейчас! Во что бы то ни стало! — волнуется юный серебристый голос.
5
Заезжий дом.
— Да! Да! Пожалуйста, перевезите нас! — говорит другой голос, как будто надорванный, слабый.
Амед колебался одну минуту.
Ах, эта Кура! В аду могут быть только такие реки. Когда он, Амед, был совсем еще мальчишкой, на его памяти снесло бурей мост на Куре. Завели паром после этого. Но и паром разве надежен?
— Не повезу! Не выдержит паром, — голос Амеда звучит угрюмо, почти свирепо.
Что, в самом деле?! Он создан не затем, чтобы умирать так рано, почти на заре жизни, одиноким, как тополь в горах.
Эта мысль едва-едва мелькает у него в голове и тут же гаснет.
Неожиданно маленькая ручка опускается ему на плечо.
— Послушайте! Пожалуйста, перевезите нас на тот берег. Возьмите с нас дороже, но перевезите. Нам необходимо быть там к девяти часам. И мы не смеем опоздать! Ни за что!
Голос звенит и рвется…
Фонарь с берега мигает от ветра, но все же может различить Амед при его слабом свете кудрявую белокурую головку под резиновым плащом, капризный излом бровей, властный ротик и большие синие глаза:
— Нам надо на ту сторону! Непременно!
Уже не просьба, а приказание. Губы складываются горделиво, строго.
— За полтумана [6] вы перевезете нас!
И уже повернувшись назад, другим тоном добавляет энергичная молоденькая особа:
— Не бойтесь, мама! Входите на паром! А ее вы, Николай, поставьте сюда. Я буду ее держать обеими руками. Сюда, так… Прекрасно.
Мимо изумленного Амеда пронесли и поставили, прислонив к доске парома, какой-то безобразный черный предмет, тот самый, что поразил его своим видом на берегу. Потом фигурка в плаще протянула руку своей спутнице.
6
Туман — десять рублей.