Шрифт:
Пожалуй, наиболее сложный аспект оценки сведений Ватсьяяны — хронологический, т.е. соотнесение их с каким-либо определенным периодом истории Индии. Подобно многим другим памятникам санскрита, К ставит нас перед промежутком в несколько веков. С известною вероятностью можно, например, отнести ее к периоду Гуптов, когда после падения власти кушан сложилось централизованное индийское государство. При основателе этой династии Чандрагупте I (320—335), правившем в Патали-путре (Магадха), и его ближайших преемниках, прежде всего Самудрагупте (335—375), Гупты подчинили себе почти всю Северную Индию, государства же Центральной и Южной Индии оказались в той или иной степени зависимыми от них. Лишь натиск гуннов, усилившийся во второй половине V в., привел в VI в. к ослаблению и распаду империи. Стало традицией называть период Гуптов «золотым веком» в истории Индии — как век Перикла в древней Греции. Общеизвестны замечательные культурные достижения Индии этих лет — именно к периоду Гуптов с достаточными основаниями относят драмы Калидасы и Шудраки, деятельность ряда математиков и философов, росписи Аджанты, скульптуру Сарнатха, Канчи, Матхуры. Вместе с тем считать такую датировку полностью доказанной (при всем ее правдоподобии) отнюдь нельзя. Не надо забывать, что основной довод здесь — ссылки на К, свидетельствующие о VI—-VII вв. как terminus ante quem, в то время как сам памятник не содержит ни одного прямого указания на Гуптов и, вполне возможно, был создан до них. Состояние наших знаний о древнеиндийской хронологии таково, что здесь, как и в отношении многих других памятников санскрита, представляется более надежным начать с выделения сведений К как основного материала для реконструкции среды, в которой она возникла, нежели заведомо исходить из сопоставлений с произведениями какого-либо определенного периода.
Как источник книга Ватсьяяны далеко выходит за рамки своего непосредственного назначения. Буквально на каждой ее странице встречаются сведения — частью перекликающиеся с другими текстами, частью уникальные — о социальной структуре древнеиндийского общества, его юридических нормах, местных обычаях, домашнем хозяйстве, городской культуре, о состоянии естественнонаучных знаний, о роли искусств в повседневной жизни и т.д. Анализ соответствующих данных затрагивает компетенцию историков, правоведов, этнографов, психологов, врачей, искусствоведов, и здесь (как и в комментариях) будет обращено внимание лишь на некоторые примеры таких сведений.
Уже в I разделе отчетливо введено одно из наиболее значимых для автора противопоставлений: «городской житель» (naga-raka), которому по сути дела и адресована К, — «деревенский житель» (gramavasin), высшая добродетель которого — в подражании первому. Горожанин, сведущий в искусствах, окруженный родичами и друзьями, участвующий в различных сборищах, празднествах, зрелищах, играх, соблюдающий определенный распорядок дня, правила туалета, еды, приема гостей, обращения с женщинами, — центральный персонаж К, нормативный образец возлюбленного (nayaka) или возлюбленной (nayika). Варновая принадлежность горожанина обычно не оговаривается, и ее, видимо, можно толковать достаточно широко — на это указывает уже начало соответствующей главы (4.1 и сл.), где ему предписывается приобретение имущества путем даров, побед, торговли или служения, т.е. способами, предусмотренными для четырех вари (см. примеч. 1.31), из которых здесь во всяком случае могут иметься в виду брахманы, кшатрии и вайшьи (ср. М Х.74 и сл.). Несмотря на упоминание брахманов (5.32; 31.11 и др.), кшатриев (49.34) и др., противопоставление городского жителя деревенскому, как и некоторые другие признаки, для автора очевидно важнее сословных различий. Одинаковое происхождение отнюдь не исключает превосходства горожанина над деревенским жителем, уступающим ему в знании и умении и подчиняющимся его прихотям (ср. 4.49; 21.37—38; 41.31; 43.52 и др.).
В книге неоднократно упоминаются отдельные занятия и профессии, свойственные главным образом вайшьям и шудрам, причем сведения К интересно сопоставить с законодательной литературой [28] . Так, в перечне помощников мужчины (5.37) названы, в частности: красильщик, брадобрей, плетельщик венков, торговцы благовониями, хмельным питьем, бетелем, золотых дел мастер и др.; среди нужных женщине лиц (ср. 43.52; 50.9) — золотых дел мастер, шлифовальщик драгоценностей, красильщик индиго и сафлором. Сходный характер носит перечень помощников гетеры (50.9). Важную роль в наставлениях играет массажист (19.5; 51.22 и др.). Среди лиц, занятых сценическим искусством, К называет танцовщиц (38.78), актеров (43.52; ср. 59.23), певцов (5J.22), фокусниц (32.9). Не раз упоминаются здесь врачи (44.6; 50.10 и др.; ср. 19.13 — о врачебной науке), а также предсказатели (50.9).
28
Ср. Chakladar, с. 77 и сл.
Существенную роль у Ватсьяяны играют отношения административной и экономической зависимости. Здесь упомянут ряд официальных и влиятельных лиц, начиная с царя, пользующихся властью над женами подданных, гетерами и т.д., — «главный советник» (rnahamatra — 3.12; 5.22; 44.6; 48.1, 26 и 35; 50.10; 53.15), «начальник» (adhika — там же), «государственный служащий» (acihikaranavan — 50.10), «судья» (dharmadbikarana — 50.9; ср. 54.38) и др. Особенно характерна в этом отношении глава «О любви владык» (48.5 и сл.) — здесь названы влиятельные лица в деревне и городе: старейшина, деревенский начальник, надзиратели за скотом, за прядильным делом, за торговлей и т.д., соответственно распоряжающиеся деревенскими жительницами, пастушками, бродяжничающими женщинами, торговками и др. (ср. А 11.16; 23; 29 и др.). Определенная иерархия устанавливается и в отношениях между «возлюбленными» (nayaka, nayika) и их приближенными — среди последних не раз. упоминаются, с одной стороны, лица, равные им по происхождению, но оказавшиеся в материальной зависимости от них: приближенные (plfhamarda), прихлебатели (vita), шуты (vidu§aka) — ср. 4.21 и 44—46; с другой — различные слуги и служанки (ср. 49.28), вплоть до исполняющих прихоти гетер рабов, погонщиков слонов и других «низких людей» (19.35; ср. 48,27 — об обращении царем в рабыню жены осужденного).
С точки зрения традиционного индуизма установка К представляется достаточно ортодоксальной. Мы находим здесь упоминания об ашрамах (см. выше) в целом (2.31) и об отдельных из них (2.1 и сл.; 4.1; 58.28). Неоднократно упоминаются различные религиозные церемонии, празднества, подношения богам. Характерны сообщения о разного рода монахах. С одной стороны, это нейтральные или почтительные упоминания; с другой — вряд ли с большим уважением упомянуты в качестве помощников в любовных делах нищенки (bhik^iiki — 47.62; 48.25) и «бритоголовые» (muncja — 4,48). Нищие монахи (bhik§uka) названы также среди приближенных влюбленного (5.37) и помощников гетеры (50.9). Среди лиц, с которыми мужчине не рекомендуется вступать в сношения, упомянуты странствующие монахини (pravrajita —-5.3); они же названы в числе женщин, доступных надзирателю (48.8). Добродетельная жена не должна общаться в числе прочих с нищенкой, «странницей» (sramana), «постящейся монахиней» (k^apana — ср. 32.9). Жилища нищенок, «постящихся монахинь», отшельниц (tapasl) — наиболее удобные места для свиданий с замужней женщиной (47.42). Упомянутые здесь лица вряд ли могут быть с полной уверенностью отнесены к определенным ре-
лигиозным направлениям. Некоторые из них (например, vratin, pravrajita) являются, должно быть, самыми общими обозначениями; lingin — видимо, монах шиваитского толка; tapasl — вероятно, ортодоксально брахмаиистского; некоторые из них, можно полагать, принадлежат к буддистам (bhik§uki, sramana) и джайнам (k§apanika). Трудно сказать, в какой мере подобные свидетельства дают основание заключать об отрицательном отношении именно к последним — отдельные обозначения подобных исполнителей «неблаговидных» ролей наверняка могут указывать здесь и на индуистов [29] .
29
Вместе с тем М. Винтернитц (Winternitz, с. 624, A run. 1) видит здесь, как и в А 1.7.11 (об использовании bhiksukl в качестве шпионки), свидетельство известной дегенерации буддизма в соответствующий период.
Значение данных Ватсьяяны о различных сторонах социальной жизни увеличивается систематической локализацией отдельных сведений, что представляет одновременно и самостоятельную ценность для изучения географии древней Индии. Таковы его ссылки на жителей Гауды, Махараштры, Анги, Калинги, Панчалы, II а-талипутры, Каши и целого ряда других областей и городов [30] . Интересна классификация населенных пунктов по их населенности (ср. 4.2 и соотв. примеч.). В сумме эти сведения охватывают всю Индию — от «западных границ» до «восточных» и от «южных областей» до Гималаев. Как уже отмечалось, они говорят о том, что Ватсьяяна, очевидно, лучше всего знал Западную Индию, где он, возможно, и жил и области которой упоминает чаще всего. Эти сведения, как правило неизвестные из других текстов, представляют значительную ценность и для этнографа. Таковы, например, специфичные взаимоотношения между мальчиком и его родственниками по материнской линии в южных областях (26.3 и сл); операция, проделывавшаяся в тех же местах над юношами (62. J 5 и сл.), и связанные с ней искусственные средства [31] (12.27; 49.1 и сл., 62.4 и сл.); аналогичные jus prima noctis («праву первой ночи») права на новобрачную у царей Андхры (48.32); обычай многомужества в Северо-Западной Индии (Граманари, Стрираджья, Бахлика), который интересно сопоставить, с одной стороны, со свидетельствами древнеиндийского эпоса (брак пандавов в «Махабхарате»), с другой — с аналогичными обычаями, засвидетельствованными уже в новое время в Кулу, Манди и других районах Гималаев.Если сведения о той или иной местности носят все же довольно отрывочный характер, иллюстрируя обычно отступления от «нормативных» обычаев, то сами эти обычаи, приводимые без какой-либо локализации и, можно полагать, достаточно распространенные по крайней мере в Западной Индии, составляют в совокупности уникальную, не заменимую никаким другим источником картину. Без свидетельств К не обойдется ни один исследователь древнеиндийского быта, прежде всего — городского [32] . Здесь детально описан образ жизни горожанина (гл. 4.1 и сл., и др.) — его жилише, распорядок дня, туалет, пища и т.д.; отдельные, правда, не столь многочисленные, сведения даются и о деревенских жителях (4.49; 48.5 и сл., и др.). Ватсьяяна перечисляет 64 искусства, знание которых предписывалось образованным мужчинам и женщинам (3.16); называет популярные игры (4.42; 26.5; 28.2 и сл., и др.). Детально изложен любовный этикет, дифференцируемый по степени знакомства, социальной принадлежности (ср., например, 21.35 и сл.), семейному положению женщины (девочка, взрослая девушка, новобрачная, вдова, чужая жена и т.д.) и мужчины (например, холостой или уже имеющий жену), имущественному положению. Тщательно перечисляются различные виды мужчин и женщин, пригодных или непригодных для брака, а также — в качестве помощников и посредников; указаны их достоинства, обязанности и т.п. Из К мы узнаем о некоторых темах бесед, которые вели эти люди, о стиле их речи (ср. 4.50), о популярных сюжетах, которые принято было рассказывать в обществе (например, истории о Шакуитале, Ахалье — ср. 31.5; 47.14); об условных языках, на которых изъяснялись любящие — с помощью жестов, знаков на листьях бетеля и украшениях и т.д. (ср. 3.16; 11.19 и др.). К сообщает о быте царских покоев (гл. 38; 48; 49); о хозяйстве замужних женщин (32.6 и сл. и 27 и сл.) и гетер (57.25 и сл.) и т.п.Ряд свидетельств Ватсьяяны, по-видимому, непосредственно отражает действовавшие в его время правовые нормы и установления — об этом говорят интересные параллели с «Законами Ману» и другими законодательными текстами, с А, с «Махабха-ратой» и т.д. Прежде всего это относится к его данным о положении женщины, во многом дополняющим и уточняющим наши представления об этой сфере древнеиндийской жизни. С одной стороны, в соответствии с традиционными установками, здесь провозглашается полная зависимость женщины — дочери, жены, матери — от мужчин (ср. М IX. 1 и сл.; А III.59.2—4 и др.). К рисует образ идеальной жены, которая должна во всем угождать мужу, чтить его, словно бога, не показываться ему без украшений, тщательно вести домашнее хозяйство, избегать чужих мужчин и т.д. (ср. гл. 32—33; 52 и др.). Характерен перечень женских недостатков, препятствующих браку (23.11 и сл.; ср. М III.6 и сл.; А III.59.2). Наиболее предпочтителен союз с женшиной того же сословия, не выдававшейся перед тем за другого (ср. 5.1 и сл.; 23.1 и сл. — М III. 16 и сл.); при этом важно согласие родителей и других родных девушки на ее брак (23.4 и сл). Если жена не рожает детей или рожает одних только девочек, мужу следует взять другую жену, причем первая сама должна просить его об этом (34.1 и 3). Женщина ограничена в праве на образование — так, беспрепятственно изучать «Камасутру» могут лишь мужчины; женщинам же, кроме гетер и дочерей главных советников, такое обучение дозволено лишь в замужестве, причем с дозволения мужа (3.2 и сл.).
30
Ср.: Chakladar, с. 10, 36—72.
31
Ср.: Schmidt, 1902, с. 936 и сл.; Schmidt, 1904, с. 179 и сл.; Van Gulik, с. 163, 166.
32
Ср.: Schmidt, 1902, с. 136 и сл.; Chakladar, с. 103 и сл.; Auboyer, особенно с. 295 и сл., и др.