— Легко, — отмахнулся Мартынов. — На самом деле в девяти случаях из десяти заказные убийства не раскрываются, в семи случаях из десяти преступник попадается совершенно случайно, а не потому, что его удается вычислить, и в половине случаев убийства вообще не имеют реальных мотивов, а потому вычислить что бы то ни было абсолютно невозможно.

Все это Терехов знал без Мартынова. И дядя Степа, конечно, знал, что Терехов это знает. Но у литературы свои законы, в начале своего выступления Терехов рассказывал о сути и цели криминального романа. О мифологизации преступной идеи, о символическом значении образа частного сыщика и его преимуществе по сравнению со стандартным для советской литературы образом милицейского следователя…

Говорить об этом Терехову не хотелось, он устал, торопился, его ждала Маргарита, но как-то так получилось, что слово за слово, фраза за фразой, и разговор со старшим лейтенантом затянулся, продолжили они в его кабинете, где нашлась бутылка «столичной» («Не подумай чего, на работе не пью, а вот после — это как придется»), странным образом Мартынов оказался весьма сведущ в технологии детектива, знал, чем метод Холмса отличается от метода Вульфа и, тем более, от метода Мейсона, не говоря уж о методе Пуаро, и в тонкостях характеров великих сыщиков разбирался прекрасно — но современную российскую криминальную прозу на дух не переносил и Терехова, кстати говоря, тоже, хотя и признавал, что, в отличие от прочих, в его романах сохранилась прежняя романтика отношений преступника и сыщика, и грань между добром и злом, исчезнувшая в иных нынешних произведениях, у Терехова, к счастью, видна достаточно отчетливо.

В общем, поговорили неплохо. В час ночи Мартынов довез гостя до дома на милицейском «жигуле», и только тогда Терехов вспомнил, что обещал быть у Маргариты в десять, она приготовила цыпленка-табака, и теперь ему неделю придется ползать перед ней на коленях — фигурально, конечно, — чтобы вымолить прощение…

— Майор Мартынов слушает, — степенно проговорил в трубке забытый уже голос бывшего старшего лейтенанта.

— Поздравляю с повышением, — вырвалось у Терехова.

— Спасибо, Владимир Эрнстович, — поблагодарил Мартынов.

— Вы меня узнали? — поразился Терехов.

— С вероятностью процентов девяносто, — сказал майор. — У меня абсолютная память на голоса, как у некоторых — на лица, а у музыкантов — на ноты.

— А я быстро забываю, — признался Терехов, — голоса, лица, особенно фамилии. Правда, сюжеты прочитанных книг помню, даже если читал в глубоком детстве.

— Профессиональное, — сказал Мартынов. — Так я вас слушаю, Владимир Эрнстович. Простите, не могу долго говорить…

— Да-да, — заторопился Терехов. — Я, собственно, по поводу сообщения, только что прочитал в рассылке… Где-то в вашем районе вчера покончил с собой некто Ресовцев.

— Было такое, — согласился майор.

— Он… оставил записку? И… может, это не самоубийство? Откуда у него пистолет?

— Почему вы решили, что он застрелился? — удивленно сказал Мартынов. — Вам что-нибудь известно об этом человеке?

— Абсолютно ничего! Потому и спрашиваю. Не застрелился, вы говорите?

— Повесился на крюке от лампы в кухне. О записке ничего сказать не могу.

— Значит, была?

— Ничего не могу сказать, — повторил майор и, почувствовав на расстоянии огорчение Терехова, добавил: — Я это дело не веду, так что… А вообще — почему Ресовцев вас интересует? Вы сказали, что с ним не знакомы…

— Не знаком. Просто… Странным показалось — человек покончил с собой…

— В Москве, — вздохнул Мартынов, — ежедневно сводят счеты с жизнью от трех до семи человек. Обычно бомжи и юноши, а интеллигентные люди действительно не так уж часто…

— Он был интеллигентным человеком?

— Почему вы спрашиваете? — подозрительность Мартынова взяла верх над вежливостью.

— Пишу роман, — сказал Терехов, понимая, что только такое объяснение может устроить майора. — Героя находят мертвым, пистолет в правой руке, пуля в голове. В записке сказано, что винить, мол, следует такого-то…

— Не тот случай, — с сожалением констатировал Мартынов, но продолжать не стал и на провокацию с запиской не поддался. — Извините, Владимир Эрнстович, я сейчас занят, но с удовольствием поговорю с вами в другой раз. Хорошо?

— Хорошо, — пробормотал Терехов и неожиданно услышал:

— Вашу новую книгу я вчера купил. Кажется, такого вы раньше не писали.

— Не писал, — повторил Терехов.

— Всего хорошего, — сказал Мартынов и положил трубку.

Не тот, — с облегчением подумал Терехов. Наверняка не тот. Звук, похожий на выстрел, Терехов слышал совершенно отчетливо. Майор Мартынов, обладавший абсолютной памятью на звуки, возможно, даже смог бы определить, какого калибра был пистолет и на каком находился расстоянии от телефона. Или сказал бы, что это не выстрел был, а звук падения стула.

Не тот. И не нужно себя изводить. Звонил сумасшедший. Мало ли в Москве психов? Инну Беликову, знакомую журналистку из «Комсомолки», пишущую на криминальные темы, полгода изводил по телефону какой-то идиот, звонивший по ночам и сообщавший о выдуманных им преступлениях, о которых непременно нужно было написать в газете. Инна чуть с ума не сдвинулась, да и любой на ее месте впал бы в депрессию, если бы каждую ночь часа в три или четыре ему сообщали заупокойным голосом о расчлененном трупике младенца, засунутом в мусорный бак на улице Неделина, дом девять…