Моя часть попала в окружение. Вырывались с боем, оружие не складывали. Я шел с последней группой бойцов. И вот когда почти все мои люди вышли из окружения, прорвав кольцо врага, я был ранен. Вот эта нашивка — за то ранение…

Вы знаете, какие там места. Топи, чащоба… Артиллерийский снаряд скосил моего ординарца, несколько бойцов. Один осколок тяжело ранил меня в голову, другой пробил грудь. Помню всплеск воды, вспышку пламени, меня ожгло, словно раскаленным железом, — что было дальше, не сохранилось в памяти…

Очнулся от холода. Я лежал в болоте, наполовину погрузившись в тинистую зеленую воду. Руки, ноги онемели, грудь была точно налита чем-то тяжелым и горячим, в голове — тупая, ноющая боль. Я почти не мог шевелиться, мне стоило большого труда перевалиться на бок и, подтягиваясь на руках, выбраться на бугорок, где было относительно суше.

Положение было незавидное. Помощи в ближайшее время ждать неоткуда, я потерял много крови и почти не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Каждое движение причиняло жестокую боль, от которой темнело в глазах.

В тот момент я не знал, что наши части перешли в контрнаступление и фронт быстро откатывается на запад…

Впрочем, даже если бы я и знал, что лежу на освобожденной территории, все равно у меня было мало надежды на спасение, так как наступающие войска быстро уходят вперед, а я лежал в стороне от главного движения. Кто найдет меня в болоте? А если и найдут, не будет ли слишком поздно? Сколько я могу продержаться, пока не погибну от холода и потери крови? Такие вопросы я задавал себе.

Одежда на мне превратилась в ледяную негнущуюся корку, она давила меня; порой я впадал в забытье, и тогда мне мерещилось, что я закрыт в тесном холодном гробу…

Рядом лежали мои товарищи… мертвые… И я тоже казался себе мертвецом… уже отрешенным от жизни…

Временами, когда прояснялось сознание, ко мне приходили воспоминания, такие яркие, точно все было вчера. То я видел себя на гражданской войне, которую всю прошел рядовым красноармейцем, то — день, когда меня принимали в партию. Вспомнились Славик, семья… И такая злость меня взяла! Неужели, думаю, так и подыхать в этом болоте? Ну, нет! Помереть-то всякий дурак сумеет! А я еще поживу, я еще увижу, как наши войска войдут в Берлин, — так говорил я себе. И тогда, стиснув зубы, я полз, подтягивался на руках, впадал в забытье, снова полз…

Сколько прошло времени, я не знаю. Помню только, что окончательно выбился из сил; помню, пытался кричать в надежде, что меня услышат, но вместо крика получалось только хрипение, которое не услышать и в нескольких шагах.

И вот в один из моментов, когда я начинал бредить наяву, я почувствовал прикосновение к лицу чего-то теплого и влажного. Я открыл глаза и у самого своего лица увидел острую, похожую на лисью, морду с блестящей черной мочкой носа. Два глаза внимательно смотрели на меня, как бы спрашивая: «Ну, как дела, приятель? Ты еще жив?…» Я ощутил дыхание зверя.

Сознаюсь, в первый момент я испугался. Мне представилось, что это волк или кто-нибудь из родственного ему племени. Поверьте, ох и жутко в подобном положении оказаться нос к носу с одним из обитателей леса… Потянулся рукой к пистолету, но кобура обледенела, сделалась твердой, как дерево, и не поддавалась моим усилиям. От моего движения волк должен был отскочить назад либо наброситься на меня, — этот же зверь продолжал миролюбиво стоять на месте. И только тут я увидел, что это вовсе не хищник…

Рыженькая ласковая собачка стояла около меня; ласковая — потому что она лизала мое лицо. Мне бросилось в глаза, что одно ухо у нее стояло торчком, как у всех лаек, а другое было сморщенное и ссохшееся, точно его сжали в каких-то тисках.

Вы себе представить не можете, как я обрадовался ей!

Хотите верьте, хотите — нет, но я чувствовал себя на положении первобытного человека, одинокого и беспомощного, окруженного беспощадной и равнодушной, даже более того — враждебной стихией природы, разделить с которым его одиночество пришло единственное живое существо — собака. Право же, мне казалось, что в эти часы я перенесся на тысячи лет назад и вернулся к тому первозданному состоянию, в каком пребывали наши предки… Когда ты лежишь вот так, беззащитный, как новорожденный младенец, чего не перечувствуешь!

— Откуда ты взялась? — сказал я ей.

Я решил, что она потерялась и ищет, к кому приблудиться.

В то время много таких бездомных тварей бродило в поисках пищи в полосе военных действий: деревня сожжена, хозяева убиты или убежали…

В ответ на мои слова собака повиляла хвостом, повернулась ко мне боком — и тут я понял, что ошибся. На спине у нее была надета небольшая сумка с красным крестом, а под шеей болтался какой-то кожаный предмет, вроде палочки.

«Санитарная. Отстала от своих, как и я…» — пронеслось у меня. Я все еще не понимал истинного значения ее появления.