— Мы не увидимся целых десять дней, — сказала она.

— Десять дней пролетят быстро.

— Нет, нет. Медленно. Теперь мне трудно ждать.

В ее голосе было столько любви и силы, что у меня сжалось сердце. Если бы я ошибался! Если бы она любила настоящего волгаря, славного парня!

— Ничего, десять дней — ерунда, — повторил механик.

— Я выйду в залив на яхте — провожать.

— Не надо. Не положено.

— Я близко подходить не буду. Только так… Ладно?

Потом я увидел, как он уходит. Уверенно, не спеша. Остановился закурить, и спичка на миг осветила лицо. Влюбленные не так уходят со свиданий. У влюбленных походка легкая, светлая.

Долго слышалось цоканье кованных ботинок. Он уходил, чтобы уже не вернуться.

— Значит, Бах, — несколько неуверенно сказал Шиковец. — Ну ладно. Ложко следует под каким-нибудь предлогом отстранить от рейса. Понаблюдать пока?

Но я думал о жертве. Не о преступнике. «Ищите мальчика…»

— Если Юрскиий убит, то труп, вероятно, запрятан в форту, — сказал я. — Но, может быть, он жив. Трудно было бы протащить тело через лаз. Легче заманить парня и там оставить. Раз так, то Ложко надо брать немедленно. Иначе опоздаем.

— А основание? Что ты предлагаешь?

— Отпустить «Онегу» в рейс. Ложко намерен удрать, иначе не было бы разговоров о скоропалительной свадьбе. Стало быть, икону он возьмет с собой. Теплоход надо задержать в заливе и произвести тщательный осмотр.

— Полный осмотр судна. А знаешь ли ты, что это такое? Работа на сутки для целой бригады в доке.

— Но ведь другого пути нет.

Три вертикальные морщинки на лбу Шиковца почти сошлись, образуя один большой восклицательный знак.

— Хорошо. Возьму на свою голову. Но сделаем тонко, без шума. Скажем, какие-нибудь сельхозвредители обнаружены в последнюю минуту… грибки или бактерии. Отведем «Онегу» на дезинфекцию. А ты посмотришь за механиком.

Впервые он мне по-настоящему нравился, капитан из угрозыска.

— Слушай-ка, Чернов, — остановил он меня, когда мы уже попрощались. — Тебе не кажется, что дело тут не в одной иконе? Слишком уж крупная игра. Ставки не по чину.

— Вот и посмотрим, что у него припрятано.

— Ну ладно. А ты будь… — Шиковец секунду помолчал. — Только без трюкачества. По правде, я должен был бы наложить на тебя взыскание за твои подводные приключения. Да и за осмотр форта в одиночку…

В десять «боцман» раздал команде «личный паек» — курящим сигареты, некурящим шоколад, а в десять тридцать пограничники и таможенники произвели обычную проверку.

Мы отшвартовались. Кэп, в фуражке, молодой и подтянутый, бодро переложил штурвал. Мелькнули ветлы на островке. Кирпичный форт смотрелся теперь на фоне города как ржавое пятно. Мы миновали длинный ряд судов и вышли на простор.

В этом районе форватер был отмечен двумя рядами буев. Нам предстояло свернуть налево и по мелководной части залива направиться к каналам европейской внутренней сети. Я уселся на комингсе, наблюдая за механиком. Он стоял неподалеку от тамбура машинного отделения, подставив лицо ветру. Симпатичный такой, крепко сбитый парнишечка с вьющимся русым чубом.

За кормой показался катер. Он догонял нас. Механик несколько раз оглянулся. Он встал так, чтобы видеть корму. Катер гнал перед собой белый бурун.

А небо между тем хмурилось, предвещая то ли ветер, то ли дождь. Вдали серой полосой открылся залив, но мы не успели выйти на морской простор. Сзади сердито загудела сирена. Катер прыгал на крутой, взбитой волне. На носу его стоял человек и кричал в мегафон. Кэп дал малый ход.

Катер толкнулся кранцами в борт, и на палубу теплохода вскочил человек в темном кителе с нашивками. Механик продолжал машинально тереть ветошью руки, не сводя глаз с человека, который поднялся в рубку.

На мостик вышел Кэп.

— Поворачиваем оглобли, — сказал он.

Механик сжал кусок ветоши.

— А в чем дело? — спросил Ленчик.

— На дезинфекцию. Всем по прибытии — в санпропускник. Выход переносится на утро.

Ложко, размахнувшись, выбросил ветошь за борт. На его лице промелькнула довольная усмешка. «Посмотрим на тебя через часок-другой», — подумал я.

С этой секунды я не оставлял механика. Вместе, рука об руку, мы сели в автобус, доехали до санпропускника, сдали вещи суровому служителю, который отправил их в горячее железное чрево. Прошлепав по кафельному полу, мы мыли-лились одним куском карболового мыла, а механик рассказывал о своих родственниках с берегов Волги.

Казалось, его забавляет это нечаянное приключение.

Шиковец был немногословен. Видимо, все, что он хотел произнести в мой адрес, было уже высказано мысленно.

— Знаешь, во сколько нам обошлась эта процедура? — спросил он, насупившись. — Примерно в три с половиной тысячи рублей. Об остальном не говорю.

— Ничего не нашли?

— Ничего. Искали так, что и зубочистка не завалялась бы.

Он вел себя мужественно. Не пытался переложить тяжелый груз ошибки. Взял на себя все, что положено по должности и чину. Я стиснул зубы. Ощущение было такое, будто кто-то взял за шиворот и возит физиономией по наждачной бумаге.