Анъяр почти не видит правым глазом, и шея у него плохо поворачивается. Но дядя Алёша, окончив службу, взял Анъяра к себе. Уезжая строить Асуанскую плотину, дядя поручил собаку Марату.

— Смотри, — сказал он, — Анъяр благороден и умён, всё понимает, совсем как человек. Он тебя никогда не подведёт, всегда защитит. Не давай и ты его в обиду.

Анъяр стал служить Марату, слушался и его отца, спокойно подчинялся тёте Шуре. Он хорошо выдрессирован. Но Марат знал, что по-настоящему Анъяр служит только ему и больше всего любит его.

Анъяр действительно понимал всё, он даже в один миг узнавал, кто хороший, а кто плохой человек, кто добрый, кто злой. А люди это иногда не сразу понимают.

Особенно Анъяр хорошо понимал Марата, когда тот тосковал по маме. Ведь Анъяр сам тосковал по хозяину.

Когда ночью Марат начинал плакать, даже совсем не слышно, Анъяр тотчас же оказывался рядом, клал голову на постель, лизал руки друга, а в глазах у него была тоска. Марат начинал утешать Анъяра. И тогда им обоим становилось легче.

Поездка в деревню была назначена на другой день, и тётя Шура решила тоже проводить Марата в деревню. Всё-таки она была добрая, и папа, наверное, говорил правду, что она могла бы полюбить Марата, если бы Марат её полюбил. Конечно, каждому понятно: хорошо, когда его любят. Но как полюбить тётю Шуру, Марат не знал. А вдруг вернётся мама? Что тогда? Разве Марату можно любить кого-нибудь вместо мамы. Вот если бы тётя Шура была только знакомой… И ещё вот Анъяр. Для тёти Шуры Анъяр просто собака, и только. Ничего она в нём не понимает. «Не ломай себе голову, всё само собой должно получиться. Насильно не полюбишь», — говорит папа.

Наверное, папа прав. Ладно, когда приедут в деревню, Марат постарается поймать тёте Шуре самую большую рыбу.

Во время ужина тётя Шура вспомнила наконец об Анъяре.

— Куда же мы собаку денем? Марат в деревне будет, мы на юге. Ума не приложу, — сказала она, раскладывая на тарелки сырники.

— Анъяр будет жить со мной, — твёрдо сказал Марат, сверкнув чёрными глазами. Он приготовился бороться за друга.

Отец и тётя Шура переглянулись.

— А ведь и в самом деле, — сказал отец, — пусть поживёт до осени в деревне.

Всё решилось так хорошо и просто.

Мальчик тут же побежал на веранду к Анъяру.

— Анъяр, завтра поедем к дедушке! Вместе!

Марат обнял собаку и, гладя её по голове, рассказал, как они будут ходить на охоту и на рыбалку.

Собака прижималась к Марату, глаза её светились радостно. Она, казалось, всё понимала.

— У деда есть настоящее ружьё, будем на уток охотиться. А ты вынесешь утку, если она упадёт в озеро?

Собака тявкнула дважды, закинув голову назад: конечно, мол, ещё бы!

Марат лёг спать рано, сразу после заката солнца. Завтра надо будет вставать чуть свет. Ночью ему приснился страшный сон. Будто они с Анъяром в дремучем лесу увидели какого-то зверя. Анъяр догнал его. Но это был не медведь и не волк. Голова у него была как у кошки, хвост львиный, восемь ног, на голове оленьи рога, только очень маленькие. А пасть огромная, совсем как у крокодила. Такого зверя Марат не видел ни в зоопарке, ни в кино и, как его называют, даже не знал. Подумал: «Может, он из Африки сбежал?»

Хотя у зверя было восемь ног, верный друг Анъяр догнал его на своих, на четырёх. Зверь хотел поднять собаку на рога, махал хвостом, повернулся несколько раз вокруг себя. Ничего ему не помогло. Анъяр всё равно победил его.

Марат дотронулся до шкуры неведомого зверя, она была мягкая, как пена, и вроде бы мокрая. Отчего бы это? «Говорят, львы не потеют, а какой же породы этот зверь?» — подумал Марат, трогая шкуру зверя. Она была не только мокрая, а ещё и скользкая, как мыло.

Марат проснулся — это собака лизала его руку.

— Что случилось, Анъяр? Зачем ты меня разбудил? — спросил мальчик.

— С Анъяром ничего не случилось, а с тобой что? — спрашивал отец, войдя в детскую с зажжённым электрическим фонариком. — Ты так кричал во сне, даже меня разбудил. Собака на твой крик прибежала. Захворал? Болит что-нибудь?

— Ничего не болит. Это, значит, во сне было. — Марату стало неловко. — Мы на охоту ходили.

Отец положил ладонь на лоб Марата.

Температуры как будто бы нет.

— Голова не болит? — Отец, видно, опасался за Марата.