Первый раз на эстраде

Воспоминания Андроникова Ираклия Луарсабовича о начале его пути на эстраде.

ИРАКЛИИ АНДРОНИКОВ

Юность Избранное 1955–1985

Издательство ЦК КПСС Правда

Москва, 1985

ПЕРВЫЙ РАЗ НА ЭСТРАДЕ

1941 год.

1972 год.

Основные качества моего характера с самого детства – застенчивость и

любовь к музыке. С них все и началось. Правда, в застенчивость мою теперь

уже никто не верит. И сам я иногда начинаю сомневаться, имею ли я основания

делать подобную декларацию.

Но если бы я ошибался – не было бы никакого рассказа. Ибо еще в

Тбилиси, будучи школьником, я самому себе постеснялся сознаться в том, что

больше всего на свете люблю музыку Постеснялся сознаться в этом родителям,

не сказал им, что не хочу идти в университет, а хочу в консерваторию, и в

результате этих умолчаний угодил прямо на историко–филологический факультет

Ленинградского университета. Ленинград, же – это вы знаете сами – один из

музыкальнейших городов в мире. И, естественно, получилось так, что, посещая

университетские лекции и слушая предметы филологические, я душу свою

посвятил музыке. Стал бегать на оркестровые репетиции и концерты в зал

Ленинградской филармонии, зайцем проходил в классы консерватории, накупил

себе музыкальной литературы, повел дружбу с музыкантами. И некоторые

дисциплины превзошел, а иные не превзошел – уже трудно было развить беглость

пальцев.

Но в тайных мечтах мерещилось мне красное возвышение перед дирижерским

пюпитром в филармоническом зале. Казалось, это – самое счастливое на земле

место И что стоит только подняться на эту ступеньку, повернуться к залу

спиной и взять в руку дирижерскую палочку – и вся жизнь станет ясной вперед

и назад.

У меня не было никаких оснований так далеко и так дерзко зарываться в

своих мечтаниях. Я учился все–таки не в консерватории, а в университете. К

тому же застенчивость моя не проходила. И когда я сдавал экзамены и возле

меня сидели праздные в этот момент студенты, которые пришли не сдавать, а

послушать, как отвечают другие (в наше время можно было присутствовать на

экзаменах в продолжение всей сессии и при хорошей памяти сдать предмет "с

голоса", не открывая книги), как только я понимал, что я говорю, а они

пришли слушать, как только осознавал их в ранге аудитории, а себя в качестве

выступающего, тотчас терялась связь между мозгом и языком. И язык, не

управляемый мозгом, начинал выговаривать такое, о чем я лично не имел ни

малейшего представления. Случалось, я даже замирал от неожиданности и

удивления – такие необыкновенные ответы выводил этот проклятый – то, чего я

никогда не знал и не слышал. С тех пор я понял, что, кроме других полезных

функций своих, мозг выполняет еще одну и притом очень важную – служит для

языка тормозом.

Между тем время шло, я окончил университет. Выдали мне литературный

диплом. И я поступил в Госиздат – секретарем редакция детских журналов "Еж"

и "Чиж". Были и Ленинграде такие весьма увлекательные журналы.

Жизнь моя заметно переменилась. По утрам я уже не сидел в филармоннн и

в консерваторию не ходил. А находился при должности: выписывал гонорарные

ведомости, читал корректуры, беседовал с авторами, которым следовало вернуть

иепошедшую рукопись. Но по вечерам был свободен, предоставлен самому себе и

изображал любовь к музыке всеми доступными мне средствами.

А тем временем, совершенно от меня независимо (потому что я к этому не

готовился), так получалось, что, бывая в гостях, я передавал свои

впечатления о людях не только в третьем, но и в первом лице. Уже произносил

от их лица целые монологи. Уже принимал на себя их образы. Подражал их

голосам, жестам, мимике, походке, артикуляции. Уже аклады–вал в их уста

речи, каких они никогда, может быть, не произносили, но могли бы произнести.

И стремился к тому, чтобы эти речи передавали их характеры и манеры лучше,