Шрифт:
Как всегда — и это характерно для творчества Катаева, — повесть ясно говорит о том, что любит и чего не принимает художник в сегодняшнем дне истории. Он раскрывает основной конфликт времени — непримиримое противоречие между добрым повседневным людским бытием и между тем нечеловеческим, бессмысленно-жестоким, разрушительным, чем все еще угрожают современному миру силы реакции.
Символична встреча героя повести с американскими солдатами, летящими через океан. Казалось бы, это просто «славные малые», добродушные парни. Буднично выглядят рядовые атомщики, что, «сделав или еще не успев сделать свое дело — летят с базы домой в отпуск». Но художник беспощадно обнажает истинную суть явления: атомщики враждебны простой человеческой жизни и сами уже обречены, они лишь призраки, не имеющие реального исторического бытия. Недаром один из солдат все время «прятал свое темное, как бы обуглившееся лицо между двух ладоней, приставленных к иллюминатору»: ведь атомный вихрь не пощадит и тех, кто даст ему начало. О том же свидетельствует и сатирический портрет «обыкновенного американского генерала», преисполненного ложной значимости. «Если бы не его большая генеральская фуражка с американским орлом и маленьким лакированным козырьком… его можно было бы принять за Врангеля, или Колчака, или еще какого-нибудь из контрреволюционных генералов времен интервенции». Как и у тех — «бывших», существование атомщика «высшего ранга» исторически иллюзорно.
Рассказчик в лирико-документальных повестях Катаева — один из ее многих персонажей: он живет вместе с ними общей жизнью, время от времени обретает реальный облик и появляется в толпе героев, как второстепенная фигура, попадая при этом то в грустные, то в смешные переделки. В то же время это — лирический герой, наш мыслящий современник, который стремится философски, идейно охватить процессы действительности, понять их, разобраться в самых сложных явлениях. Он задумывается над опытом прошлого и пристально вглядывается в будущее.
Странствия лирического героя по Америке — «незнакомому континенту» — окрашены грустью. Подобно сверхчувствительной антенне, улавливает герой тревожные сигналы в окружающей его духовной и материальной среде. Вещи здесь вытесняют личность, подчиняют ее себе. На родине героя сильны и определенны как привязанности, так и отталкивания людей. Справедливо или несправедливо, но герой одних любит, других отрицает. Глубоким лиризмом пронизаны картины, связанные с центральным образом повести, — картины нескончаемо долгих, трудных дорог. По героя не покидает ощущение, что рядом родные и близкие существа — его жена, дети, что он не одинок. Вместе с женой останавливаются они на рубеже дня и ночи: «Мы шли очень долго и молча, пока вдруг не очутились на площади, охваченной морозным туманом…» Предощущение возможной разлуки подсознательно воплощается у героя в романтическом образе холодного, почти космического простора пустого аэродрома. Но и в этой пустоте бьется для него живое, любящее сердце.
Совсем иные чувства испытывает лирический герой в заокеанской стране. Американский континент предстает как мир, где люди душевно разобщены. Об этом говорит герою и встреча со своей юностью, с женщиной, которую он некогда любил. «И вот мы опять, как тогда, стояли друг против друга — вот я и вот она, — одни-единственные и неповторимые во всем мире, посреди традиционного американского полуосвещенного холла, где в пустом кирпичном камине бушевало, каждый миг распадаясь на куски и вновь сливаясь, газовое пламя — искусственное и неживое, слишком белое…» Подобна этому искусственному пламени и судьба героини, которая, покинув революционную Россию, бежала на чужбину. Страшное одиночество души, разобщенность с окружающим миром — таков удел этой женщины, неспособной вслушаться в тревоги ни старой, ни новой родины: ведь глуха она к подземным взрывам в атомных ущельях Невады, столь явственно слышным герою.
И, оглядываясь назад на собственную долгую жизнь, герой понимает — было в ней главное: общая судьба со своим народом, с родной землей, с «единственной в мире, неповторимой, трижды благословенной страной моей души».
Сложность формы повести «Святой колодец» определяется большой философской и социальной емкостью ее образов. Частные судьбы отдельных людей, как бы случайно выхваченных из толпы, вырастают под пером художника до высоких обобщений. Рассказ об отдельных людях становится повествованием о судьбах мира; вглубь и вширь раздвигаются рамки маленькой лирической повести, она постепенно обретает эпический характер. «Возвращение» героя означает и победу жизни, и внутреннюю, духовную победу над угрозой атомной войны, над силами реакции. Нет, ничто не может сломить душу человека, которая стала частицей души народа, — говорит своей лирико-философской повестью советский художник.
Третья из лирико-документальных повестей Валентина Катаева — «Трава забвения» — обращается к разработке острейшей проблемы современного искусства, к проблеме — Художник и Революция. Две реальные исторические фигуры поставлены в центре повествования: Иван Бунин — художник, чья трагедия была в том, что он не понял и не принял Октябрьской революции, и Владимир Маяковский — ее трибун, глашатай, поэт, чье творчество принадлежит к искусству бунтарскому, новаторскому, «разносящему Октябрьский гул».
История внутреннего творческого становления лирического героя повести неразрывно связана с этими двумя столь антагонистическими образами людей нашей эпохи: «У них у обоих учился я видеть мир — у Бунина и у Маяковского… Но мир-то был разный».
Герой, пойдя на выучку к Бунину, познает секреты высокого мастерства. Но главный из них, высказанный художником-реалистом: «Наблюдайте окружающий вас мир и пишите», — несмотря на всю его ясность и простоту, как раз и вызывает драматический конфликт между мастером слова и его учеником.
Под влиянием старшего художника герою открывается «неисчерпаемый мир подлинной поэзии». Юноша взглянул на окружающую его действительность острыми, зоркими, даже беспощадными «глазами Бунина» и уловил главное: у него родилось «ощущение жизни как поэзии». Ощущение это завладело им целиком, «потому что я вдруг узнал, понял всей душой: вечное присутствие поэзии — в самых простых вещах, мимо которых я проходил раньше, не подозревая, что они в любой момент могут превратиться в произведение искусства, стоит только внимательно в них всмотреться».