–  Не может быть! — сказал мистер Хейл, сначала пораженный, а потом взволнованный новой идеей. — Нет, я уверен, вы ошибаетесь. Я почти уверен, что вы ошибаетесь. Если что-то и есть, то только со стороны Торнтона. Бедняга! Я надеюсь, что он не думает о ней, поскольку уверен, что она не полюбит его.

–  Ну! Я — холостяк и избежал всех романов в своей жизни, поэтому моему мнению не стоит верить. И еще я бы сказал, что у Маргарет были заметны явные признаки!

–  Нет, я уверен, вы ошибаетесь, — ответил мистер Хейл. — Она, может, и нравится ему, хотя на самом деле все время была почти груба с ним. Только не она!..Маргарет никогда не думала о нем, я уверен! Ей такое даже в голову не приходило.

–  А вот в сердце вошло. Но я мог и ошибиться. Впрочем, прав или не прав, а я очень хочу спать. Итак, нарушив ваш безмятежный сон своими неуместными фантазиями, я удалюсь к себе со спокойной душой.

Мистер Хейл решил, что не будет волноваться из-за подобной бессмысленной идеи, поэтому он лежал без сна, заставляя себя не думать об этом.

На следующий день мистер Белл, прощаясь, предложил Маргарет рассчитывать на его помощь и защиту во всех затруднениях, какими бы они ни были. А мистеру Хейлу он сказал:

–  Ваша Маргарет завладела моим сердцем. Позаботьтесь о ней, она слишком хороша для Милтона и подходит только для Оксфорда. Пока что я не могу выдать ее замуж. Когда смогу, я приведу своего молодого человека и поставлю его рядом с вашей молодой леди, так же, как джин из Арабских сказок принес принцу Каралмазану в невесты сказочную принцессу Бадуру.

–  Я прошу вас не делать ничего подобного. Вспомните о произошедших несчастьях. И, кроме того, я не могу обойтись без Маргарет.

–  Нет. Она будет заботиться о нас еще лет десять, когда мы превратимся в двух раздражительных, больных стариков. Серьезно, Хейл! Мне бы хотелось, чтобы вы уехали из Милтона. Это самое неподходящее для вас место, хотя именно я рекомендовал вам его. Если бы вы уехали, я бы отринул все сомнения и согласился бы жить при колледже. А вы и Маргарет могли бы приехать и жить в приходе: вы бы стали мирским священником и избавили бы меня от бедняков. А она была бы нашей домохозяйкой — деревенской леди Баунтифул, [41] и читала бы нам перед сном по вечерам. Я был бы счастлив жить такой жизнью. Что вы об этом думаете?

–  Никогда! — решительно ответил мистер Хейл. — Я уже заплатил страданиями за самую большую перемену в своей жизни. Здесь я буду доживать свои дни, и здесь я буду похоронен и позабыт.

–  Все же я не отказываюсь от своих намерений. Только больше я не стану вас ими искушать. Где Жемчужина? Подойдите, Маргарет, поцелуйте меня на прощание. И не забывайте, моя дорогая, где вы можете найти настоящего друга и помощь, которую он будет в силах оказать вам. Вы — мое дитя, Маргарет. Помните это, и «Благослови вас Бог!»

Мистер Хейл и Маргарет снова вернулись к тихой, монотонной жизни, которую вели прежде. Не было больной и связанных с нею надежд и страхов. Даже Хиггинсы, так долго искавшие их участия, перестали вспоминать о них при любой нужде. Лишь дети Баучера нуждались в заботе Маргарет. И она довольно часто навещала Мэри Хиггинс, которая присматривала за детьми. Две семьи жили вместе в одном доме — старшие дети посещали школу, а за младшими — пока Мэри была на работе — присматривала добрая соседка, чей здравый смысл поразил Маргарет в день смерти Баучера. Конечно, ей платили за ее хлопоты. И в действительности, заботясь и пристраивая этих сирот, Николас показал, что способен трезво рассуждать и рассчитывать свои силы, что противоречило его прежним странным и необдуманным поступкам. Он был так поглощен своей работой, что за эти зимние месяцы Маргарет редко видела его. Но, встретившись с ним, заметила, что он вздрагивает при любом упоминании имени отца этих детей, которых он так сердечно и тепло принял под свою опеку. И еще ему нелегко было говорить о мистере Торнтоне.

–  По правде говоря, — сказал Николас, — он все время сбивает меня с толку. В нем как будто уживаются два человека. Одного я знавал в прошлом, как хозяина. Другой как будто не имеет ничего общего с первым. Как эти два человека уживаются в нем одном — для меня загадка. Но меня не одолеешь. В то же время он часто приходит сюда. Вот откуда я знаю, что в нем, помимо хозяина, есть и другой человек. И я думаю, что он так же ошеломлен мною, как и я им. Он сидит, слушает и внимательно смотрит, как будто я какой-то неизвестный зверь, которого недавно поймали в дальних краях. Но я не из пугливых. Ему придется потрудиться, чтобы испугать меня в моем собственном доме, и он это понимает. И я рассказываю ему некоторые свои мысли, которые, я полагаю, ему было бы лучше услышать, когда он был моложе.

–  А разве он не отвечает вам? — спросил мистер Хейл.

–  Ну! Я не скажу, что все преимущества на его стороне, поскольку верю, что в нем есть, что улучшать. Иногда он довольно груб, и его слова неприятны поначалу, но в них чувствуется странный привкус правды, когда вы разжуете их. Он придет сегодня вечером, — я полагаю, из-за детей. Его не устраивает, как их учат, и он хочет проэкзаменовать их.

–  Что они… — начал мистер Хейл, но Маргарет, тронув его за руку, показала ему свои часы.

–  Уже почти семь, — сказала она. — Сейчас вечера стали длиннее. Пойдем, папа.

Маргарет не могла свободно дышать, пока они не удалились на значительное расстояние от дома Хиггинсов. Потом, успокоившись, она пожалела, что так поторопилась. Так или иначе, они видели мистера Торнтона очень редко. И он мог прийти навестить Хиггинса, и ради старой дружбы ей хотелось бы увидеться с ним сегодня вечером.

Да! Он приходил очень редко, и только ради уроков. Впрочем, и к урокам он сейчас относился довольно небрежно. Мистер Хейл был разочарован, почувствовав, что его ученик совершенно охладел к греческой литературе, к которой совсем недавно испытывал огромный интерес. И теперь часто случалось так, что мистер Торнтон в последний момент присылал записку - он сообщал, что очень занят и не может прийти и почитать сегодня вечером с мистером Хейлом. И хотя с другими учениками мистер Хейл проводил больше времени, ни один из них не был так любим им, как его первый ученик. Мистер Хейл был подавлен и опечален - ему недоставало прежних задушевных бесед. И он стал задумываться над причиной, которая повлекла такое изменение.