–  Папа, — сказала она, нежно обнимая его за шею. Подняв его усталую голову с легким принуждением и обняв ее руками, она смогла взглянуть ему в глаза, наполняя его собственной силой и уверенностью. — Папа! Угадай, кто здесь!

Он посмотрел на нее, и она увидела в их туманной печали легкий проблеск догадки, которую он отклонил как нелепую выдумку.

Он отвернулся и опять спрятал лицо в руках, лежавших на столе, как и раньше. Она услышала его шепот и наклонилась, чтобы послушать.

–  Я не знаю. Не говори мне, что это Фредерик… не Фредерик. Я не вынесу этого — я слишком слаб. А его мать умирает!

Он начал плакать и причитать, как ребенок. Его слова так отличались от того, на что надеялась Маргарет и что ожидала услышать, что она отвернулась разочарованная и помолчала минуту. Затем она снова заговорила — совсем другим тоном — не так ликующе, но более ласково и деликатно.

–  Папа, это Фредерик! Подумай о маме, как она обрадуется! И как мы должны радоваться ради нее! И ради него тоже, ради нашего бедного мальчика!

Мистер Хейл не изменил позы, но казалось, что он пытается осознать случившееся.

–  Где он? — спросил он наконец, по-прежнему пряча лицо.

–  В твоем кабинете, совершенно один. Я зажгла свечу и поднялась сказать тебе. Он совершенно один и недоумевает, почему…

–  Я пойду к нему, — прервал ее отец.

Он поднялся и оперся на ее руку, как слепой на поводыря.

Маргарет подвела его к двери кабинета, но она была так взволнована, что почувствовала, что не сможет вынести их встречи. Она повернулась и побежала наверх, горько плача. Впервые за несколько дней она позволила себе подобное облегчение. Теперь она почувствовала, каким огромным было напряжение. Но Фредерик приехал! Он — любимый брат — был здесь, в безопасности, снова с ними! Она едва могла поверить в это. Маргарет перестала плакать и открыла дверь своей спальни. Она не слышала звука голосов и испугалась, что это ей приснилось. Она спустилась вниз и прислушалась у двери кабинета. Да, они действительно были там, этого было достаточно. Она пошла на кухню и помешала угли в камине, зажгла свечи и приготовила еду, чтобы скиталец подкрепил свои силы. Как удачно, что мама спит! Она поняла, что это так, по свету свечи, который пробивался через замочную скважину двери ее спальни. Путешественнику необходимо отдохнуть и прийти в себя, и первое волнение от встречи с отцом должно улечься, прежде чем матери станет известно о необычном событии.

Когда все было готово, Маргарет открыла дверь кабинета и вошла как служанка с полным подносом, держа его на вытянутых руках. Она гордилась тем, что прислуживает Фредерику. Но он, когда увидел ее, неожиданно встал и забрал у нее ее ношу. Брат и сестра вместе накрывали на стол, мало говоря, но соприкасаясь руками. Их взгляды разговаривали на привычном языке родства и симпатии. Огонь в камине погас, и Маргарет сама решила разжечь его — вечерами становилось прохладно — стараясь не шуметь, чтобы не разбудить миссис Хейл.

–  Диксон говорит, что умение разжигать огонь — это талант, мастерство не купить.

–  «Poeta nascitur, non fit», [29] — пробормотал мистер Хейл. И Маргарет была рада услышать цитату еще раз, как бы тихо она ни прозвучала.

–  Старая, добрая Диксон! Как мы расцелуемся с ней! — сказал Фредерик. — Она обычно целовала меня, а потом смотрела мне в лицо, чтобы увериться, тот ли я человек, а затем снова начинала целовать! Но, Маргарет, ты как сапожник! Я никогда не видел такой неловкой, бесполезной пары рук. Беги и вымой их, чтобы приготовить для меня хлеб с маслом, и оставь камин. Я справлюсь. Разжигание камина — одна из моих врожденных способностей.

Маргарет вышла и вернулась, не в силах усидеть на месте. Чем больше требовалось Фредерику, тем приятнее ей было выполнять его желания, и он интуитивно понимал это. Это была радость, овладевшая домом скорби, и от этого она ощущалась намного острее, потому что в глубине своих сердец они знали, какое непоправимое горе ожидает их.

Посреди разговора они услышали шаги Диксон на лестнице. Мистер Хейл вскочил со своего большого кресла, в котором он сидел, расслабившись, мечтательно глядя на своих детей, как будто они разыгрывали какую-то счастливую пьесу, которую было приятно смотреть, но которая была далека от реальности, и в которой у него не было роли. Он встал и уставился на дверь, выказывая такое странное, внезапное желание спрятать Фредерика от глаз постороннего человека, даже если это была преданная Диксон, что сердце Маргарет затрепетало — она вспомнила о новых страхах, появившихся в их жизни. Она схватила Фредерика за руку и крепко сжала ее, нахмурившись от мрачной мысли и стиснув зубы. И все же они знали, что это была всего лишь размеренная поступь Диксон. Они услышали ее шаги в коридоре, ведущем на кухню. Маргарет встала.

–  Я пойду и скажу ей. И посмотрю, как там мама.

Миссис Хейл проснулась. Сначала она бредила, но, выпив чаю, она почувствовала себя лучше, хотя и не была расположена говорить. Было бы лучше не говорить ей на ночь, что приехал ее сын. Ожидаемый визит доктора Дональдсона добавит еще немало волнения в этот вечер. И он, возможно, скажет им, как подготовить ее к встрече с Фредериком. Он — здесь, в доме, и его могли позвать в любой момент.

Маргарет не могла сидеть спокойно. Для нее было облегчением помогать Диксон во всех хлопотах для «мастера Фредерика». Казалось, что она больше никогда не устанет. Каждый мимолетный взгляд в комнату, где он сидел с отцом, беседуя, — она не знала о чем и не интересовалась — придавал ей силы. У нее еще будет время поговорить с ним и послушать его; она была уверена в этом и не спешила тратить драгоценные мгновения. Ей нравилось смотреть на брата. У него были утонченные черты лица, утратившие изнеженность из-за смуглого цвета кожи и напряженного выражения. Его взгляд был, как правило, веселым, но временами глаза и очертания рта так внезапно менялись, что у Маргарет появлялась мысль о каком-то подавляемом чувстве, что почти пугало ее. Но этот взгляд появился только на мгновение, и в нем не было ни упрямства, ни мстительности. Это было скорее то мгновенное выражение свирепости, свойственное лицам всех выходцев из нецивилизованных и южных стран — свирепости, которая усиливает очарование сменяющей ее детской мягкости. Маргарет, возможно, боялась жестокости и импульсивного характера брата, но ничто не могло ее заставить не доверять или, по крайней мере, испытывать отвращение к нему. Напротив, их взаимоотношения имели для нее особое очарование с самого начала. Она узнала позже, как дорого ей придется заплатить за чувство абсолютного доверия, которое она испытывала в присутствии Фредерика. Он понимал своего отца и мать — их характеры и слабости — и вел себя с беспечной легкостью, которая была самой нежной заботой, не причиняющей боли и не ранящей их чувств. Он, казалось, интуитивно знает, когда естественная живость в его поведении и разговоре не будет раздражать отца или может облегчить боль матери. Всякий раз это делалось невзначай, его терпеливая преданность и бдительность превратились в игру и сделали из него восхитительную сиделку. Маргарет была тронута почти до слез упоминаниями о том, какие проделки он совершал в детстве в приходе Нью Форрест. Он никогда не забывал ни ее, ни Хелстон за все время скитаний в дальних странах среди чужих людей. Она могла говорить с ним о прошлом, не боясь утомить его. Она боялась Фредерика до его приезда, хотя с нетерпением ожидала его. Маргарет понимала, что семь или восемь лет, которые прошли с их последней встречи, сильно изменили ее саму, и, забывая, как много осталось в ней от былой Маргарет, она убедила себя, что если ее вкусы и чувства так переменились, несмотря на домашнюю жизнь, то его трудная профессия, с которой она была недостаточно знакома, должна была превратить высокого подростка в форме гардемарина, которого она помнила и на которого смотрела с таким благоговейным трепетом, в другого Фредерика. Но в разлуке они стали ближе друг другу по возрасту, так же, как и во многом другом. Именно это облегчало ношу Маргарет в то печальное время. Другого света кроме присутствия Фредерика для нее не было. За несколько часов миссис Хейл оправилась достаточно, чтобы увидеть сына. Она сидела, держа его за руки. Она не расставалась с ним даже когда спала. И Маргарет пришлось кормить его, как младенца, чтобы он не разбудил мать, убрав хоть один палец. Миссис Хейл проснулась и застала их за этим занятием. Она медленно повернула голову на подушке и улыбнулась своим детям, как будто поняла, что они делают и почему.

–  Я очень эгоистична, — сказала она, — но это не продлится долго.

Фредерик наклонился и поцеловал слабую руку, завладевшую его рукой.

Доктор Дональдсон предупредил Маргарет, что это состояние безмятежности не продлится долго. После ухода доброго доктора она прокралась к Фредерику, которого во время визита врача умоляли сидеть тихо в дальней гостиной — обычно это была комната Диксон.

Маргарет рассказала брату о том, что сказал доктор Дональдсон.

–  Я в это не верю, — воскликнул он. — Она очень больна, она может быть опасно больна и находится в непосредственной опасности. Но я не могу представить, что все так ужасно, словно она находится на пороге смерти. Маргарет! Ее должен посмотреть другой доктор… какой-нибудь лондонский врач. Ты никогда не думала об этом?