Шрифт:
Я удобнее пристроил на копне ноющее тело, подбил под голову парашют и закрыл глаза.
– Посмотрим.
– О, посмотрим!- горько сказал старик, качая головой.- Как будто в кино пошел да посмотрел…
Под монотонное бормотание возницы, под скрип и покачивание брички я задремал.
На аэродроме первым, кого я увидел, был мой техник Иван Лавриненко. Кажется, теряя последние силы, я дотащился до скамеечки, бросил парашют на землю и сел. Гудели ноги, звенело в голове. Я сидел на скамеечке, упираясь в нее руками, а техник глядел на меня обалделыми глазами и не знал, что сказать. Я понимал, что мое появление было воскрешением из мертвых. Редкий, очень редкий сбитый летчик возвращался на базу. И все же Иван Лавриненко ждал. Он не садился даже обедать, дожидаясь меня.
Наконец он спохватился.
– А мы уж!…- только и проронил он, обрадовано хлопоча возле меня и забирая парашют.
Оказывается, не садились обедать и техники Володи Пешкова и Володи Козлова. Тоже ждали, тоже надеялись…
Лишь сейчас в полной мере почувствовал я всю горечь утраты двух своих близких товарищей. А впереди еще ночь, когда особенно мучительно сознавать, что пустуют места на нарах по соседству с тобой. Еще вчера оба Володи как ни в чем не бывало весело балагурили, укладываясь спать, а сегодня… Проклятая война, проклятый враг! О, ты еще заплатишь за кровь наших ребят!
В землянке Иван Лавриненко налил мне кружку спирта, которым летчики неизменно запасались (все-таки разрядка для нервов после боя!), приготовил нехитрую закуску. Я медленно выпил спирт и долго сидел с опущенной головой. Скверно, тяжело было на душе, будто все виденное и пережитое – неравный бой, гибель друзей, незабываемая картина беженцев,- все это навалилось разом. Так я сидел долго. Иван Лавриненко молча сновал по землянке, куда-то уходил, что-то приносил и ставил на стол.
– Ну, как вы тут?- спросил я, отодвигая от себя тарелку.
– Да как…- откликнулся Иван.- Все так же.
Он всегда был немногословен. Лицо его с резкими скулами, казалось, еще больше похудело. Он незаметно приглядывался ко мне, пытаясь понять, не ранен ли я.
Вытянув ноющие ноги под столом, я поинтересовался
– Ребята все где?
– Где? Там.
Оно и в самом деле: что было спрашивать? Летчикам не выпадало ни одной минуты передышки. Едва сядут, заправятся и — снова в воздух.
Тихо в землянке, сумрачно. Где-то далеко слышится гул моторов. Мы молчим. Иван Лавриненко сочувственно смотрит на меня и вздыхает. Заговорить первым он не решается.
– Знаешь, Иван Иванович,- пожаловался я,- никогда еще так жарко не было, как сегодня… Как сейчас.
Вместо ответа техник разразился бранью: накипело. Он замысловато честил и Гитлера и его подручных, призывая на их головы все существующие на свете кары, но, между прочим, высказал опасение, как бы в дальнейшем не пришлось еще труднее, еще жарче. Спорить с ним не было смысла: каждый понимал, что после Дона немцы вырвались на оперативный простор и следующим серьезным рубежом нашей обороны будет только Волга.
НА БЕРЕГУ ВОЛГИ
Битва за Сталинград началась примерно с середины июля 1942 года.
После тяжелых боев 6-я пехотная и 4-я танковая немецкие армии вошли в излучину Дона и стали развивать наступление к Волге. На реке Чир немецкие полчища встретились с подразделениями нашей 62 армии. Начались затяжные бои. Советские войска отходили к Сталинграду.
Ожесточенные сражения разгорелись не только на земле, но и в воздухе. На поддержку своих наземных войск гитлеровцы бросили лучшие силы своей авиации, в частности 4-й воздушный флот Рихтгофена. На этом направлении немцы сосредоточили более 1200 самолетов. Они превосходили в количественном отношении нашу авиацию в три-четыре раза.
Массированными ударами сотен самолетов враг рассчитывал полностью уничтожить нашу авиацию на сталинградском направлении, подавить волю к сопротивлению защитников города-героя. Немецкое командование использовало все виды своей авиации. Но главным его воздушным оружием были бомбардировочные части. Чтобы обеспечить безнаказанную работу своих бомбардировщиков в районе Волги, подавить нашу авиацию и удержать господство в воздухе, были переброшены из Германии части, укомплектованные лучшими летчиками-истребителями.
Нужно сказать, что немецкие асы нанесли большой урон нашей истребительной авиации. Положение под Сталинградом создавалось чрезвычайно тяжелое.
В один из жарких дней начала осени, когда Сталинградское сражение разворачивалось в полную силу, мы подучили приказ прибыть в штаб фронта.
Маленький кургузый автобус везет нас по разбитой пыльной дороге. Окна в автобусе открыты, и в лицо пышет жаром раскаленной степи, пылью. По обе стороны дороги простирается степь, раздольное русское Заволжье. Война дошла и сюда. Глаз привычно скользит по примелькавшимся приметам военного времени.