— Ты оглох, парень? В городе неприятности. Я не пойду дальше, пока не выясню, что там такое творится.

— Я могу вам помочь, — осторожно предложила Сара. — Мои сородичи ждут меня. Возможно, они что-то слышали.

Теперь капитан посмотрел на нее оценивающим взглядом, долго и пристально изучая ее лицо, словно пытался прочесть, что там у нее в душе.

— Сделаешь — доллар [81] получишь, — сказал он наконец, показывая ей монету и возвращая ее себе в карман.

— Спасибо, сэр, — ответила Сара, стараясь подражать говору своего кучера. Она повернулась и быстро подошла к Мириэль.

— Мы должны уходить. В городе тревога.

— Да, — ответила Мириэль каким-то далеким голосом. Сара готова была уже встряхнуть подругу, но не осмелилась, пока они были среди грубых чужаков.

— Тогда пошли, — сказала она. Женщины спрыгнули в воду и по колено в воде побрели к берегу. Там пролегала широкая и хорошо утоптанная пешеходная дорога. До города оставалось около двенадцати миль. Утренний воздух был весьма прохладным, но по дороге они быстро согреются. Сара пустилась трусцой, Мириэль следом за ней.

Как только они оказались достаточно далеко от баржи, чтобы скрыться из виду команды, Сара перешла на шаг. Это был оживленный район, и речники, «злые кэнтоки», которыми мамаши пугали непослушных детей, — не та публика, с которой приятно повстречаться. Вскоре она отыскала узкую тропинку, почти незаметную, которая увела их от дороги.

— Куда мы идем? — наконец спросила Мириэль, словно очнувшись.

— Надеюсь, в Новый Орлеан, — ответила Сара и остановилась, чтобы сориентироваться по солнцу. — Похоже, там какая-то заваруха.

— Да… — медленно проговорила Мириэль. — Великое зло пытается возродиться там…

— Мириэль, если бы ты внятно рассказала мне все, что знаешь, и объяснила, зачем мы идем в Новый Орлеан и что ты там собираешься делать, это очень бы помогло нам обеим, — сказала Сара с плохо скрываемым раздражением.

Повисло молчание. Затем Мириэль заговорила, и Сара снова почувствовала, как напряженно та размышляет, насколько можно довериться подруге. Сейчас Саре хотелось взять спутницу за шкирку и тряхнуть так, чтобы аж зубы клацнули. К чему все эти тайны!

— Нам надо попасть в собор Людовика Святого, — медленно проговорила Мириэль. — Как только войдем в город, я найду дорогу. Это все, что я могу тебе рассказать, Сара. Пожалуйста, не спрашивай меня больше.

— Значит, в собор, — вздохнула Сара. — Ладно. Возможно, святые отцы дадут нам убежище, когда мы туда доберемся. Сдается мне, что нам оно понадобится. Ладно, пошли. Нам почти день придется топать пешком. — Стараясь не показывать своего раздражения, Сара повернулась и снова пошла к городу.

Все тело его болело. Он был еще жив, хотя сомневался, что выдал хоть что-нибудь. Слабое, но реальное утешение для человека, висящего на цепях в нише в одной из темных катакомб под городом.

Шарль Корде до сих пор не знал, что случилось и почему он здесь. Возможно, его арестовали без всякой на то причины. Наверное, это просто еще один признак растущего безумия де Шарантона. Он помнил, что пришел к губернатору, помнил солдат — затем он очнулся, полуобнаженный и прикованный к одной из пыточных машин под Кабильдо.

Де Шарантон сидел рядом, а вместе с ним — чудовищное дитя, из которого сатанист сделал подобие любимого домашнего животного. Он обвинил Корде в предательстве, в каких-то тайных преступлениях — этих обвинений тот просто не понял. Он обвинял его в работе на Талейрана — что было наполовину правдой, — но затем вдруг начал кричать на него и говорить, что Корде украл у него сокровище, ради которого де Шарантон прибыл в Новый Свет.

Корде упорно твердил, что не виноват, но затем де Шарантон повернул колесо, и ему оставалось только кричать. Пока он лежал на станке, де Шарантон забавлялся с ним, словно с живой игрушкой, резал его бритвой, наслаждаясь видом текущей крови.

Корде думал, что, наверное, стал бы просить пощады, если бы там не было мадемуазель Маккарти. Радостное предвкушение в ее ясных глазах вызывало у него тошнотворное отвращение, а то, как она опускала пальчики в кровь, как в краску, и потом облизывала их, чуть ли не лишало его чувств.

Потом он все же умолял — когда к его ступням стали прикладывать раскаленное железо. Комната словно наполнилась тенями, туманными фигурами в плащах с капюшонами, закрывавшими лицо. Они стояли за спиной де Шарантона и ждали. Он умолял их сделать так, чтобы де Шарантон ему поверил, он клялся, что ничего не украл у своего кровожадного хозяина. Он даже признался, что работал на Талейрана, но уверял, что с тех пор, как он прибыл в Новый Орлеан, он ничего — ничего! — не передавал Черному жрецу. И это было правдой.