Голубой дымок тянулся от жаровен, где истекала жиром свинина на вертеле. В огромных котлах пузырилось масло, в котором жарились сладкие пончики с яблочной начинкой. Но, невзирая на приятные ароматы, все-таки господствовал запах свиней.

Вместе с Дорой и Жозиной Николетт бродила между торговых рядов. Девушки отведали сладких пирожков, а теперь подбирали материал на новую одежду. Даже все свиньи Нормандии не были способны лишить Николетт радостного настроения.

За городскими стенами по узким извилистым улочкам прохаживались крестьяне, послушники, мастеровые, а также местная знать, выделяющаяся парчовой одеждой, мехами и украшениями. И повсюду – свиньи, свиньи, свиньи. Крики уличных торговцев буквально зависали в воздухе, от холодного ветра почти у всех посетителей ярмарки разгорелись щеки. Некоторые уже начали чихать и кашлять.

Огромный замок вздымался в центре города, возвышаясь над невысокими домиками с остроконечными крышами. Остроугольная вершина замка по форме напоминала общий архитектурный стиль, и поэтому казалось: к огромной каменной матери приникли каменные дети.

Николетт прищурилась, глядя на красноватое солнце. Идя вдоль по улице, она то и дело задирала голову, восхищаясь остроконечными башенками, украшавшими некоторые дома.

Жозина первая заметила процессию, быстро схватила Николетт за рукав, а Дора выдохнула только один звук:

– О!

Прямо перед ними из переулка вышли несколько мужчин с гробом на плечах. Три женщины с тревогой посмотрели на длинный черный ящик.

– Это хуже, чем встретить черную кошку, – сказала Дора.

– Нельзя пересекать то место, где они прошли, – согласилась Николетт и быстро перекрестилась. – Если мы не пересечем их путь, никакого несчастья не будет.

Окольный путь неожиданно привел их к дому, в котором двери были распахнуты настежь и откуда доносились рыдания. Видимо, именно здесь и жил умерший.

Девушки выбрались на другую улицу. Здесь к ним привязался торговец, уверявший, что хозяйка замка покупает шерсть именно у него, а потом заказывает себе чудесные платья.

Николетт посчитала торговца обманщиком, ведь его цены были в два раза выше, чем у других. Но тот продолжал настойчиво уверять, что его шерсть намного лучше.

Николетт так не показалось. Дора и Жозина искренне согласились с ней, поскольку видели ткани лучших расцветок. Когда девушки собрались направиться к другому прилавку, торговец, поднаторевший в своем деле, стал еще настойчивее. Но все попытки были напрасны – девушки купили материю у его улыбающегося соседа.

Трио, нагруженное свертками с тканью, двинулось дальше. Безмятежно шли они вдоль лавок, заваленных самыми соблазнительными товарами. У прилавка с головными уборами Николетт залюбовалась чепцами, украшенными золотистым кружевом, ободками для волос из филигранно выделанного серебра и алыми лентами, которые так хочется вплести в длинные пышные пряди! Когда-то у нее была такая прическа… Николетт с детства гордилась своими волосами, блестящих черных локонов ни разу не коснулись ножницы. И эту гордость безжалостно отобрали, вместе с честью, вместе с юностью.

Николетт подняла глаза от ободка, украшенного крохотными коралловыми бусинками, повернулась, чтобы отойти от прилавка и замерла в ужасе… Через толпу снующих туда-сюда покупателей пробирался Рауль де Конше. Рядом с ним вышагивал Симон Карл. Мужчины о чем-то оживленно беседовали. Несколько вооруженных солдат шли следом.

Николетт побледнела от ужаса. Колени задрожали так, что девушка чуть не упала. Не сказав ни слова, она оставила Дору и Жозину восхищаться чепцами и шалями и бросилась в самую гущу покупателей у следующего прилавка, где на бархате лежали драгоценности, броши и полированные пряжки. Спрятавшись в тени навеса, она осторожно оглянулась: Рауль де Конше все еще увлечен беседой, его глаза смотрят вниз, зато Симон с любопытством озирается по сторонам. Карл бросил взгляд в ее сторону, что-то сказал своему спутнику, нагнувшись к иссиня-выбритой щеке де Конше. Какая она дура! Зачем оглядывалась? Николетт лихорадочно пыталась решить, может ли Симон Карл вспомнить ее. Она почти уверена, что он вряд ли видел ее в конюшне, вряд ли видел и на городской стене во время переговоров о выкупе шурина. Что же касается Рауля де Конше, вот он может узнать ее в одну секунду.

Николетт отвернулась, затаив дыхание, ее глаза незряче блуждали по сверкающим пряжкам, разложенным на зеленом бархате. Толстая матрона неожиданно толкнула ее под локоть, Николетт споткнулась и наступила на ногу благородной леди, одетой в широкое платье и шляпку из меха.

Николетт пробормотала извинения и, подняв глаза, замерла. Перед ней стояла Адель Кашо, пухлая, свежая, такая же, как и в тот раз, когда Николетт впервые увидела ее.

– Мадам, – обратилась к ней девушка. – Как я рада видеть вас вновь, – добавила она крайне вежливо, стараясь скрыть лицо от других прохожих под капюшоном.

Адель Кашо потеряла дар речи. Увидеть сосланную принцессу на ярмарке… Но, к счастью, она успела разглядеть встревоженное выражение лица Николетт.

Симон Карл и Рауль де Конше приближались к женщинам. Николетт улыбнулась Адель:

– Как ваши дети?

Та повернулась, чтобы взглянуть, куда направлен напряженный взгляд Николетт, и тут же узнала Рауля де Конше. Конечно, барон знает принцессу в лицо, так как большую часть времени проводит в Париже, хотя и является владельцем Клермона.