Думая так, он вдруг вспомнил, что в последний раз, когда он видел Леру Тихомирову, она ни с того ни с сего поцеловала его.

А вдруг она сделала это за дядю и за теток? Если это правда, то — Лера не Соня — она может предать его, не желая этого, восхищаясь им, рассказывая какой-либо верной подруге, которая может рассказать, так же восхищаясь им, другой своей верной.

У Маврика похолодел лоб и, кажется, застыл мозг. Он так радовался, так ждал дня, когда прогремит взрыв, совсем не думая, что ему потом будет невыносимо страшно.

— Сонечка, — осторожно спросил он, — я думаю, она поцеловала неспроста… Я думаю, она знает… Но кто мог сказать ей?

Тут Сонечка вспомнила, что, желая облегчить страдания старухи Матушкиной, за которой она ухаживала, и веря ей, как жене самого коренного подпольщика, она рассказала о взрыве и спасении ее дочерей, зятя и мужа. Теперь Сонечке понятно, откуда могла знать об этом Лера. Ее бабушка навещала Матушкину. И Матушкина не могла не поделиться с Тихомировыми радостным секретом. Ведь в камерах их сын.

Кусай, кусай. Соня, локти. Опасайся теперь за него. И не думай, что одна только мнительность пугает его. Нет, нет… Его рассуждения верны. Мнительность всего лишь преувеличивает опасность, а опасность существует. Не выдумывает же Маврикий, рассказывая Соне, как вчера подошел к нему Юрка Вишневецкий и спросил, не нужен ли Маврикию настоящий винчестер с патронами. А потом спросил, где Маврик находился во время взрыва. И Маврик ответил, что он был в гостях у Сперанских.

Маврик не знал, просто ли так спросил его Юрка Вишневецкий или его подослали спросить. Нужно предполагать в таких случаях худшее. Нельзя спокойно ждать, убьют тебя или ты останешься жив и невредим.

— Мавруша, теперь и я думаю, что тебе нужно исчезнуть из Мильвы.

— И я сейчас подумал о том же, — проговорил он дрогнувшим голосом. — Но куда? Не посоветоваться ли с тетей Катей?

— Но тогда ей нужно рассказать все, — предупредила Соня.

— Нет, зачем же… Можно спросить о том, что если кто-то сделал что-то… И в этом роде…

И они, не медля и минуты, пошли к Кумыниным, где после оживления на Медвеженском фронте скрывалась Екатерина Матвеевна.

— При убеге все может быть, — наставляла ее Васильевна-Кумыниха. — Хоть ты и беспартийная, а большевикова жена. Надо тебе схорониться. Наша Симка тоже схоронилась у дальней родни. Проткнут штыком — и доказывай тогда свою правду.

Забегая опять вперед, скажем, что Васильевна не ошибалась. До того не ошибалась, что спасла жизнь Екатерине Матвеевне. Об этом станет известно потом, а теперь Соня и Маврикий пришли огородами к Кумыниным.

Маврикий начал издалека. Каков он хитрец и дипломат, знали все, а уж Екатерина-то Матвеевна тем более. Наконец, нагромождая придуманное, он спросил:

— Тетя Катя, как ты думаешь, найдут того, кто взорвал стену камер?

Екатерина Матвеевна, ужасаясь своему открытию и опасаясь теперь за жизнь своего сокровища, решила проверить себя и пристально посмотрела в глаза племянника. «Это — он».

— Если твой знакомый останется в Мильве, — спокойно ответила тетя Катя, — то рано или поздно эти собаки дознаются и могут допросить его. А если этот человек не очень тверд, то его заставят сознаться на первом же допросе.

— Значит, ты думаешь, тетя Катя, что нужно бежать… этому человеку?

— Думаю — да.

— А куда?

— Мало ли городов и глухих мест. Верхотурье, например… Елабуга.

Маврик и Соня переглянулись. Потом переглянулись Екатерина Матвеевна и Соня. После этого Екатерине Матвеевне можно было ни о чем не спрашивать. Она сказала:

— А есть ближе место, если бы этот человек был нашей родней или твоим товарищем. Дымовка.

— Какая Дымовка?

— Разве ты забыл Дарью Семеновну, родную сестру твоей бабушки?

— Нет. Я помню. Помню и дедушку Василия Кукуева.

И он вспомнил бабушкины похороны. Вспомнил стариков Кукуевых, приезжавших из Дымовки. Тогда Дарья Семеновна сказала, что теперь она осталась его последней бабушкой. Хотя и двоюродной, но бабушкой. Чего же раздумывать? Но где искать далекую закамскую деревню Дымовку? Да и живы ли старики? Прошло с тех пор около восьми лет.

Об этом же думает тетя Катя. Последнее письмо от них она получила года два тому назад.

— Тетя Катя, я тебя очень, очень люблю и никогда не разлюблял. Если не считать этой осени. Да и то совсем немного.

За неожиданным признанием следуют объятия. Маврикий на минуточку становится маленьким Маврушечкой, а потом тут же взрослеет. И, повзрослев, говорит:

— Наверно, этому человеку не следует медлить.

И тетка отвечает:

— Промедление смерти подобно.

В тот же день Маврикий стал собираться на рыбалку. И мать не обратила на это никакого внимания. А отчиму, занятому падающими в цене деньгами, вовсе было не до пасынка.