В голосе Кроусхея все время звучали не только нотки доверия, но и готовности идти на уступки. Он наклонился вниз и стащил с босых ног темные ботинки на пуговицах, затем вытянул пятки к огню и, морщась от боли, стал распрямлять согнутые большие пальцы.

— Надеюсь, ты дашь мне корки побольше этих? — попросил он. — Я бы просмотрел твой гардероб, если бы у меня было побольше времени: я зашел сюда прямо перед тобой.

— А вы не скажете мне, как вы сюда попали?

— Какой смысл? Научить тебя я все равно не смогу, кроме того, я хочу поскорее выбраться отсюда. Хочу выбраться из Лондона, из Англии и вообще — из всей этой цветущей Европы. Вот и все, что я хочу и в чем рассчитываю на вашу помощь, мистер. И я не спрашиваю, как вы возьметесь за эту работу. Ты знаешь, откуда я пришел, потому что я слышал, как ты это говорил. Ты знаешь, куда я хочу отправиться, потому что я только что тебе об этом сказал. Мелочи я целиком оставляю тебе.

— Хорошо, — сказал Раффлс, — мы должны посмотреть, что мы можем сделать.

— Мы должны? — Откинувшись на спинку кресла, Кроусхей начал вертеть большими пальцами обеих рук.

Раффлс повернулся ко мне. В глазах его мерцали огоньки, но на лбу лежала печать глубокой задумчивости, а в линии сжатого рта решимость каким-то образом переплеталась со смирением, и заговорил он так, как будто мы с ним оставались совершенно одни в этой комнате:

— Ухватываешь ситуацию, Кролик? Если нашего друга, выражаясь его собственным языком, здесь накроют, он намерен в этом обвинить тебя и меня. Он достаточно тактичен, чтобы не выражать все это большим количеством слов, но все и так вполне понятно и к тому же вполне естественно. На его месте я поступил бы так же. Прежде мы обладали преимуществом, а теперь оно у него. Это абсолютно честно. Мы должны взяться за эту работу. Мы не можем от нее отказаться. Но даже если бы и могли, я бы все равно за нее взялся. Наш друг — великий спортсмен. Он смылся из Дартмурской тюрьмы, и тысячу раз было бы жаль, если бы он угодил туда снова. Он не должен, и так и будет, если только я, конечно, найду способ переправить его за границу.

— Какой только вам будет угодно, — пробормотал Кроусхей, не открывая глаз, — я все это оставляю на тебя.

— Но вам следует проснуться и кое-что нам сообщить.

— Хорошо, мистер, но я просто умираю как хочу спать, — заявил он, поднимая голову и усиленно моргая.

— Как думаете, вас выследили по пути в город?

— Должно быть.

— А здесь?

— В таком тумане — нет, если только по случайности.

Раффлс вышел в свою спальню, зажег там газовый светильник и вернулся через минуту.

— Итак, вы забрались через окно?

— Да.

— Это было чрезвычайно ловко с вашей стороны, что вы установили, какое именно окно вам нужно. Мне все равно не приходит в голову, как вы могли осуществить это в дневное время, каким бы густым ни был туман! Ну да шут с ним! Но не думаете ли вы, что вас тут видели?

— Нет, не думаю.

— Хорошо, будем надеяться, что вы правы. Придется все же сделать вылазку и выяснить наверняка. Тебе тоже лучше пойти со мной, Кролик. Выйдем перекусим и заодно все обсудим.

Раффлс взглянул на меня, я посмотрел на Кроусхея, ожидая неприятностей, и они не замедлили последовать. На его лице появилось сначала растерянное, а затем свирепое выражение, изумленные глаза блеснули нехорошим блеском, руки беглеца быстро сжались в кулаки.

— А что будет со мной? — выкрикнул он.

— Вы подождете здесь.

— Нет, вы не уйдете! — взревел он и одним прыжком оказался у двери, заслонив ее своей спинищей. — Вам меня не надуть, вы, тупицы!

Раффлс повернулся ко мне, слегка поведя плечами.

— Что хуже всего с этими профессионалами, — сказал он, — так это то, что они никогда не используют своей головы. Они видят лишь свои планки и хотят попасть в них. Но это и все, что они видят и чего хотят. При этом они полагают, что и мы делаем точно так же. Нет ничего удивительного в том, что мы их обставили в прошлый раз!

— Не говори со мной загадками, — прорычал Кроусхей. — Говори прямо, черт тебя подери!

— Хорошо, — сказал Раффлс, — буду говорить с вами совершенно прямо, как вы любите. Только что вы излагали нам, что полностью вверяете себя в мои руки, что предоставляете мне все права, а сами не верите мне ни на дюйм! Я знаю, что будет, если я завалюсь. И я согласен рисковать. А вы тем не менее решили, что я собираюсь вас сдать, с тем чтобы вы, в свою очередь, меня заложили. Вы глупец, мистер Кроусхей, хотя вам и удалось сбежать из Дартмурской тюрьмы. Вам следует прислушиваться к тому, кто умнее вас, и во всем подчиняться. Я спасу вас таким образом, каким мне это будет удобно, если вообще возьмусь за это. Я буду приходить и уходить, когда захочу и с кем мне будет угодно, без всякого вашего на то согласия. Вы же останетесь здесь и заляжете как можно тише, ну, вы это умеете. Не будьте глупее своих собственных слов. Если вы настолько глупы, что не доверяете мне, — вот дверь. Уходите и творите там, за ней, все что хотите, и черт с вами!

Кроусхей шлепнул себя по ляжкам.

— Вот это разговор! — заявил он. — Да защити тебя Господь! Когда ты так говоришь, я знаю, с кем имею дело. Я узнаю человека, как только он открывает рот и начинает говорить. Ты — то, что надо. Я не могу сказать этого же о другом джентльмене, хотя и видел его рядом с тобой во время того дельца в провинции. Но если он твой друг, мистер Раффлс, тогда с ним тоже все в порядке. Хочу надеяться, джентльмены, что вы не слишком поиздержались. — Кроусхей похлопал себя по карманам с самым горестным видом. — Пока я разжился только шмотками. Никогда в жизни мне не встречалось более лишенных средств к существованию людей, чем те двое.

— О, мы позаботимся о вас. Это предоставьте нам. Сидите тихо, и все.

— Ладненько! Лишь только вы уйдете, я залягу поспать, но — никакой выпивки, нет-нет, благодарствую, ничего не надо! Стоит мне только глотнуть спиртного, и, Господь с вами, я — совсем пропащий человек!

Раффлс стал напяливать на себя верхнюю одежду, насколько я помню, длинный легкий плащ для верховой езды. И покуда он облачался в него, наш беглец уже захрапел в кресле. Мы выключили везде свет и оставили его, что-то бессвязно бормотавшего, отсыпаться неподалеку от камина.