«Должно быть, Бог пребывает над ним», – где-то в глубине души подумал Иисус и закрыл глаза, дабы не потревожить святой одержимости.

Проходили дни и ночи. Новая луна пришла, затем ушла, а за ней пришла другая луна. Дожди, холод, горящий очаг, святые бдения но ночам в доме почтенной Саломеи. Каждый вечер после работы приходили бедные и обездоленные из Капернаума, слушали нового Утешителя – приходили бедными и нуждающимияся в утешении, а возвращались в свои убогие лачуги богатыми и утешенными. Он переносил их виноградники, корабли и радости с земли на небо, и сердца несчастных наполнялись терпением я надеждой. И даже свирепое сердце почтенного Зеведея мало-помалу становилось ручным: слова Иисуса постепенно проникали внутрь него, слегка опьяняя разум, окружающий мир рассеивался, и над головой его вставал миражом некий новый мир, сотворенный из нетленных сокровищ и вечности. В этом дивном новом мире он, Зеведей, его сыновья, почтенная Саломея, его пять лодок и набитые сундуки будут пребывать вечно. Так что не следует ворчать при виде незваных гостей, которые и днем и ночью навещают его дом и сидят за его столом: за все, за все получит он сполна.

Среди зимы пришли солнечные дни оттепели, засияло солнце, плоть земли прогрелась, а миндальное дерево посреди Зеведеева двора впало в соблазн и, решив, что уже весна, начало набухать почками. Этих теплых, милостивых дней ожидали и зимородки, чтобы доверить скалам яйца. Все пташки Божьи несутся весной, только зимородки – посредине зимы: Бог смилостивился над ними: ради них позволил солнцу появляться с горячими лучами в течение нескольких дней и зимою. И вот теперь эти морские жеманницы радостно порхали, щебеча над водами и скалами Геннисарета, благодаря Бога за то, что и в этот год Он сдержал свое слово.

В эти прекрасные дни и остальные ученики разбрелись по окрестным селениям и рыбачьим суденышкам испытать свои крылышки. Филипп и Нафанаил отправились в глубинные области возглашать слово Божье своим друзьям – земледельцам и пастухам, Андрей и Фома – к рыбакам на озеро, а нелюдимый Иуда – в горы, чтобы гнев отстоялся в сердце его. Многое из того, что делал Учитель, нравилось ему, но было и такое, чего он ни за что не мог принять: его устами, бывало, низвергал громы и молний гневный Креститель, а бывало, лепетал, как и прежде, Сын Плотника: «Любовь! Любовь!» Да кому нужна твоя любовь, полоумный?! Кого любить? Мир поражен гангреной и нуждается в ноже – вот что ему нужно!

В доме с Иисусом остался только Матфей, который не желал уходить от Учителя: если он заговорит, слова его не должны оказаться брошенными на ветер; если он сотворит какое-нибудь чудо, нужио увидеть это чудо собственными глазами и поведать обо всем. Да и куда было идти Матфею, пред кем речь держать? Никто и близко не подходил к нему из-за того, что некогда он был отверженным мытарем. Потому он и оставался в доме, тайком наблюдая из угла за Иисусом, который беседовал во дворе, под распустившимся миндальным деревом, с сидевшей у его ног Магдалиной. Иисус говорил тихо, и, чтобы разобрать слова, Матфею приходилось напрягать слух, однако попытки его оказывались тщетными. Он видел только, как время от времени Учитель прикасался к волосам Магдалины, а его лицо было строгим и печальным.

Рано утром в субботу паломники из отдаленных велений – хозяева из Тивериады, рыбаки из Геннисарета, пастухи с гор – отправили послушать нового пророка: что он скажет им о Рае и аде, об обездоленных людях и о милосердии Божьем. В тот день ярко сияло солнце, и паломникам захотелось взять Иисуса с собой, в покрытые зеленью горы, и слушать его там, усевшись на пригретой солнцем сочной травке, пока не смежит им очи на весенней лужайке сладкая дрема. И вот они собрались на улице у запертых ворот и стали звать Учителя.

– Слышишь, сестра моя Магдалина? Люди пришли за мной, – сказал Иисус. Но Магдалина впала в забытье, продолжая смотреть в глаза Учителю. Ничего из того, что говорил он ей все это время, не доходило до ее сознания, и только голос его радовал ее, голос его говорил ей все: она ведь не была мужчиной и потому не нуждалась в словах. Как-то она сказала: «Зачем ты говоришь мне о грядущей жизни, Учитель? Мы не мужчины, которым нужна иная, грядущая жизнь. Мы – женщины, и потому миг, проведенный вместе с любимым, – наш вечный Рай, а миг, проведенный вдали от любимого, – наш вечный ад. Мы, женщины, живем вечностью здесь, на земле!

– Сестра моя, Магдалина, люди пришли за мной, – повторил Иисус. – Я должен идти.

Он встал и открыл ворота. Вся улица была полна нетерпеливо ожидающих глаз, зовущих уст, больные со стоном простирали к нему руки… Магдалина вышла со двора и зажала рот рукой, чтобы не закричать: «Народ – зверь, кровожадный зверь, который отнимет его у меня и сожрет…» – прошептала она, видя, как Иисус спокойно идет впереди, а следом за ним движется рокочущая толпа…

Неторопливо ступая широким шаток, Иисус направлялся к возвышавшейся над озером горе, где когда-то раскрыл он толпе объятия и возгласил: «Любовь! Любовь!» Но от того дня до дня нынешнего разум его ожесточился, пустыня сделала сердце его суровым, и он до сих пор ощущал на устах своих пылающие раскаленными углями уста Крестителя. Внутри него вспыхивали и угасали пророчества, раздавались божественные, нечеловеческие возгласы, пред очами же его три дщери Божьи – Чума, Безумие и Пламя, разрывая небеса, нисходили на землю.

Когда он взошел на вершину холма и отверз уста, желая произнести речь, древний пророк встрепенулся внутри него и стал вещать:

– С ревом приближается рать с края света, рать грозная и стремительная. Никто из воинов не плетется усталый, никто не спит, никто не дремлет. Нет ни одногопояса ослабленного, ни одного ремня на сандалии разорванного. Остры стрелы, натянуты луки. Копыта коней – камни твердые, вихрем вращаются колеса колесниц. Львицей рыкает рать и повергает в ужас: вонзает она зубы в того, кто попадается ей, и никто не в силах спасти несчастного.