– Я советский человек, я человек мира, мира, который рано или поздно станет единым.

– Но вас надо сжечь... пусть хоть рядом со мной, но сжечь.

Лена бросила в разгоревшийся камин полено. Оно зашипело.

– В ските? Нет! Победа никогда не дается отступлением, – сказал Буров, ногой подправляя полено.

Смотря на огонь, Лена задумчиво говорила:

– Проблема ядра и брони... Самоубийство цивилизаций... Как пережить кризис!.. Вот вы какой...

– Да. Пережить кризис. Победить мыслью. Нельзя дать автомат неандертальцу. Это ясно всем. Но неандертальцы в смокингах и роговых очках существуют, распоряжаются атомными заводами. Они будут побеждены мыслью...

– Вы думаете?

– Будут! Но прежде нужны охранные меры. Об этом должны заботиться мы, физики, иначе однозначно заслужим костер.

Лена откинулась на спинку стула. Сергей Андреевич продолжал стоять перед ней на колене, все еще держа ее руку со шрамом в своей.

– Хотите сделать атомную кольчугу? Ее не может быть...

Буров вскочил, почти бросив повисшую руку Лены.

– Прекратилась в Проливах ядерная реакция?! – в бешенстве крикнул он, сощуря один глаз, словно прицеливаясь.

Лена, проницательно смотря на Бурова, кивнула...

– Если она невозможна здесь, почему нельзя сделать ее невозможной всюду? Ведь именно в этом теперь наша задача! Именно в этом!

Лена посмотрела на Бурова расширенными глазами.

– Идите сюда, встаньте, как вы стояли, – приказала она.

В ней что-то изменилось. Сергей Андреевич почувствовал это. Он сел на лежавшую перед камином шкуру белого медведя, и Лена, пододвинув к нему свой стул, запустила тонкие пальцы в его русые волосы.

– Вы мне очень нравитесь, Буров. Я никогда не трогала таких волос. Они чуть седеют. Они у вас буйные. И сами вы буйный. Мне нравится, как вы ходите, даже как вы ругаетесь в лаборатории. Мужчины должны быть невоздержанными на язык. Вы молодец, что хотели меня поцеловать...

Буров вздрогнул, потянулся к Лене, но она, больно ухватив за волосы, оттянула назад его голову, заглядывая ему в глаза.

– Работать с вами – большое счастье. Вы видите – цель не в колбе, а среди звезд, где существуют неведомые миры...

– Слушайте, Лена, – перехваченным от волнения голосом сказал Буров, – из-за кого я потерял голову?.. Хотя что-то и делаю, о чем-то думаю, даже бунтую...

– Из-за кого? – глухо спросила она.

– Из-за тебя.

Пристально глядя в глаза Бурову, Лена медленно проговорила:

– У тебя, Буров, сумасшедшинки в глазах. Ты удивительный, но ты не мой, ты мне не нужен...

– Лена! Что ты говоришь, опомнись! Я не смел прикоснуться к тебе, но сейчас...

– Ты мне не нужен, ты чужой... Все запутается... Какой ты сильный!

Она зажмурилась, гладя его по волосам, но едва он делал движение, как пальцы вцеплялись в его волосы, удерживая голову.

– Я не могу выговорить это слово. Ты его знаешь. Даже оно ничего не выразит. А я понимаю тебя. Ты мне нравишься... нравишься потому, что ты такой, но... любить за что-нибудь нельзя. Любить можно только вопреки, вопреки всему – обстоятельствам, здравому смыслу, собственному счастью...

– Так пусть будет вопреки! Вопреки всему, но только для нас... для нас вместе. Мы будем всегда вместе.

Буров уже не обращал внимания на сопротивление Лены. Он обхватил ее талию, спрятал лицо в ее колени.

– Вместе? – переспросила Лена. – Никогда, милый... Никогда.

Сергей Андреевич вскочил.

– Почему?

– Ты проходишь мимо, задевая меня плечом, а я... я беременна.

Буров ухватился за мраморную доску камина.

Лена сидела, откинувшись на стуле, с полузакрытыми глазами. Потом она сползла на шкуру и, усевшись на ней, стала смотреть в огонь.

– Зачем... так шутить? – хрипло спросил Буров.

Лена покачала головой.

– Я не знаю, кто будет... мальчик или девочка.

Буров почувствовал, что лоб у него стал мокрым.

– Я провожу вас, – сказал он, сдерживая бешенство.

Она встала и принялась поправлять волосы перед зеркалом, стоявшим на камине.

Отблески пламени играли на ее бледном, освещенном снизу лице; казалось, что оно все время меняется.

Она не смотрела на Бурова.

– Не трудитесь. Я зайду к вашей соседке.

– Как пожелаете, – скрипнул зубами Буров.