Для себя Олимпия уже решила, что, если Вероника наотрез откажется участвовать, она заставлять дочь не станет. Вирджиния же отправится на бал в любом случае, с сестрой или без. Затея Чонси сделать из нее заложницу – явный перебор и большая несправедливость.

– Даже не представляю себе большего унижения и не собираюсь поддаваться ее капризам! Можешь ей так и передать, Олимпия!

– А сам не хочешь ей сказать?

Олимпии надоела роль постоянного посредника. Она, само собой, взяла ее на себя, когда дети были маленькими. Но теперь, когда они выросли, пусть Чонси сам ведет с ними переговоры. Дочь только еще больше на нее обозлится. Если Чонси так хочет довести до нее свое мнение, пускай сделает это сам.

– И скажу! – бушевал бывший муж. – Не понимаю, как ты их воспитываешь? Слава богу, хоть у Джинни еще осталась капля здравомыслия.

– Мне кажется, надо дать страстям улечься, – вновь рассудительно предложила Олимпия. – Вернемся к этой теме в сентябре. Или даже позже. А пока я пошлю подтверждение от имени обеих. И чек. – Сумма была невелика, на Аркады приглашали девушек не столько из самых богатых семей, сколько из самых аристократических. – Веронике даже не надо знать, что ее записали. Скажем ей, что все решим осенью, а за лето, может, она изменит свое решение. В ее возрасте взгляды и убеждения так быстро меняются!

– Я не хочу, чтобы она считала, что настояла на своем. Пусть оставит при себе свое своенравие! Она должна это ясно понимать!

– Воображаю… – вздохнула Олимпия, воображая, какой последует взрыв эмоций.

Нет, все-таки не стоит сводить Чонси и Веронику сейчас. Если отец ее спровоцирует, Вероника упрется и будет стоять насмерть. Чонси никогда не был деликатным в общении. Он не умел ладить с дочерьми, да и с женой тоже. Деликатности в нем было, как в грузовике. Что до его принципов, то они даже Олимпию были способны толкнуть в объятия «коммуняк», как их называл Чонси. Да куда угодно, лишь бы подальше от этого сноба!

– Если потребуются фотографии, я пошлю два фото Вирджинии. – Никто не заметит их, не отличит. – И платье ей мы выберем. Прошу тебя, Чонси, не обостряй, оставим все как есть! Я сама все постараюсь уладить.

– Да уж постарайся! Если она не отступит от своего, за дело возьмусь я!

– Спасибо, что помог, – с сарказмом произнесла Олимпия, но Чонси, похоже, не заметил ее колкости.

– Хочешь, с ней Фелиция поговорит? – вдруг спросил он.

Услышав такое, Олимпия чуть не застонала. Тактом Фелиция не отличалась, да и девочки ее никогда не жаловали. Терпели только ради отца, в душе считая противной и неумной. И Олимпия с ними не спорила.

– Я сама этим займусь, спасибо.

Олимпии удалось завершить разговор раньше, чем он окончательно вывел ее из себя, а это уже было маленькое чудо. Общение с Чонси Уокером могло довести ее либо до бешенства, либо до полного измождения. После разговоров с бывшим мужем она всегда чувствовала себя абсолютно обессиленной.

Олимпия еще не успела прийти в себя, когда позвонила свекровь. О звонке миссис Рубинштейн ей доложила секретарша.

Олимпия удивилась. С чего бы это свекровь вздумала звонить в ее офис? Вряд ли из-за бала, Гарри редко посвящает мать в свои проблемы. Впрочем, все возможно – семейство было взбудоражено. Волны после шторма могли докатиться и до Фриды.

– Добрый день, Фрида, – поздоровалась Олимпия усталым голосом. Семейные распри отняли у нее последние силы, да и на работе день выдался не из легких. – Ничего не случилось?

– Это я у тебя хочу спросить. Мне позвонила Вероника и сказала, что страшно на тебя зла и хочет переночевать у меня.

Олимпия закусила губу. Ей не понравилось, что дочь пытается убежать от домашних проблем, хотя тесные отношения девочек с матерью Гарри она всячески приветствовала. Фрида была добрая, сердечная, мудрая женщина, золотое сердце. И детей Олимпии она любила как своих.

– Звоню узнать твое мнение, как мне следует ей ответить.

– Спасибо, Фрида. Вообще-то, я бы предпочла, чтобы она эти дни побыла дома, нам надо кое-что уладить. Возраст у девочек – сама понимаешь! Вот на выходные вместе с Максом я бы их к тебе отправила, если хочешь внука повидать.

– Отлично. Ты же знаешь, я люблю, когда они у меня. Джинни тоже пришлешь?

– Честно говоря, девочки поругались, – вздохнула Олимпия.

– Из-за чего?

– Из-за такой глупости, что даже говорить не хочется. Долго объяснять…

Фрида не стала признаваться невестке, что сын ей уже все рассказал. Он заезжал пообедать, в чем не было ничего из ряда вон выходящего, и поделился с матерью. Та восприняла проблему совершенно иначе и прямо ему об этом заявила. Сказала, что он преувеличивает, что такой бал – это только повод развлечься. Фрида никак не могла взять в толк, при чем тут дискриминация или какие-то гонения.

Гарри убежденно заявил, что это мероприятие расистского толка. Фрида возмущенно фыркнула и отчитала сына. Зачем раздувать из мухи слона? Этот бал – своего рода клубное мероприятие, сказала она. Может же существовать клуб молоденьких девушек протестантской веры. А еще Фрида напомнила сыну, что в ее отделении женской еврейской организации «Хадасса» тоже нет ни одной католички, но их за это никто не бойкотирует и не придает анафеме. Всякий клуб имеет право допускать в свои члены тех, кого считает нужным. К тому же для девочек, по ее мнению, это будет полезный опыт. Фрида считала, что Вероника должна уступить, и собиралась при первом же подходящем случае сказать ей об этом.