— Очаровательная мисс Вернер?

— Совершенно очаровательная.

— Большинство австралийских девушек очаровательны, — сказал я.

— Как ты догадался, что она из Австралии?! — воскликнул он.

— Я слышал, как она говорит.

— Негодяй! — рассмеялся Раффлс. — У нее акцента не больше, чем у тебя. Ее родители немцы, в школе она учится в Дрездене, а сейчас возвращается одна.

— Богатая? — спросил я.

— Пошел к черту! — Раффлс хоть и смеялся, но я подумал, что тему пора сменить.

— Ну хорошо, — сказал я, — ты хотел, чтобы нас приняли за незнакомцев, не из-за мисс Вернер, да? У тебя игра посерьезнее, не так ли?

— Пожалуй.

— Так не лучше ли рассказать мне, что к чему?

Внимательный, испытующий взгляд Раффлса, который я так хорошо изучил, заставил меня улыбнуться, и это, должно быть, немного успокоило Раффлса: ведь я уже смутно догадывался о его намерении.

— Кролик, ты помнишь жемчужину, о которой писал?..

Я не дал ему закончить.

— Она у тебя! — воскликнул я и в этот момент увидел свое отражение в зеркале — лицо у меня пылало.

— Еще нет, — смущенно сказал Раффлс, — но, думаю, будет прежде, чем мы придем в Неаполь.

— Она на борту?

— Да.

— Но где, у кого?

— Да у того немецкого офицера, ничтожества с закрученными штопором усами.

— Я видел его в курительной комнате.

— Вот-вот, тот самый, он все время там. В списке он значится как герр капитан Вильгельм фон Хойманн. Он-то и есть особое доверенное лицо императора и везет жемчужину с собой.

— И ты узнал об этом в Бремене?

— Нет, в Берлине, от одного знакомого журналиста. Мне стыдно признаться, Кролик, но я ведь поехал туда специально!

Я расхохотался.

— Нечего стыдиться. Я именно на это и надеялся, когда мы катались по реке на лодке.

— Ты надеялся? — Глаза у Раффлса полезли на лоб. Ну что ж, теперь был его черед удивляться, а мой смущаться.

— Да, — ответил я, — меня ужасно увлекла эта идея, но мне не хотелось самому предлагать ее.

— И ты ждал, что предложу я?

Конечно, ждал, и я, не стесняясь, сказал об этом Раффлсу, правда, без всякого восторга, как человек, который очень старался жить честно, но так и не сумел. И раз уж я заговорил об этом, то рассказал ему и еще кое-что. Самым подробным образом я живописал ему свою безнадежную борьбу с собой и неизбежное поражение. Это была старая история о воре, который пытался стать честным человеком, но из этого так ничего и не вышло.

Раффлс был совершенно не согласен со мной. Услышав традиционную точку зрения, он тут же отверг ее. Человеческая натура — это шахматная доска, почему же нельзя смириться с тем, что в ней есть и черное, и белое? Почему нужно быть непременно или целиком белым, или целиком черным? Так изображали только в старомодных романах. Он сам с удовольствием находил себе место на любых клетках шахматной доски и считал светлые стороны своей жизни еще привлекательнее именно благодаря существованию темных. Мой вывод он находил просто абсурдным.

— Но ты, с твоими заблуждениями, Кролик, не один, вас наберется хорошая компания: все дешевые моралисты исповедуют такую же чепуху, и самым первым среди вас стоит Вергилий. Я-то верю, что в любой момент могу вернуться к нормальной жизни; и рано или поздно я это сделаю. Мне вряд ли удастся создать какую-нибудь фирму, но я вполне могу остепениться и вести безупречный образ жизни. Правда, не уверен, что на это хватило бы одной этой жемчужины!

— Значит, ты все-таки не считаешь, что ее вполне достаточно?

— Но мы могли бы заняться выращиванием жемчуга, приобрели бы жемчужное поле, запустили бы жемчужниц. Разговоров было бы на весь Тихий океан!

— Да, но сначала надо заполучить эту жемчужину. Этот фон, как его там, с усами, твердый орешек?

— Хуже, чем кажется, к тому же поразительный нахал!

Как раз в это время мимо открытой двери нашей каюты промелькнула белая тиковая юбка, а рядом я заметил закрученные вверх усы.

— Но жемчужина действительно у него? Может, она у начальника интендантской службы?

Раффлс, недовольно фыркнув, повернулся ко мне.

— Дорогой мой, неужели ты думаешь, что весь экипаж знает, что у нас на борту такая драгоценность? Ты говорил, она стоит сто тысяч фунтов, в Берлине мне сказали, что ей вообще цены нет. Я не удивлюсь, если сам капитан не знает, что у фон Хойманна при себе такая ценность.

— А она точно у него есть?

— Должна быть.

— Тогда нам нужно заняться только им.

Раффлс промолчал в ответ. Что-то белое снова промелькнуло мимо нашей двери, и Раффлс, ступив наружу, стал третьим в компании гуляющих по палубе.