Веревка, связывавшая ее руки, действительно зацепилась за какое-то препятствие.

Это был искусно вделанный в верхушку столба и расчетливо поставленный под углом кинжал, отточенное лезвие которого легко перерезало специально приготовленную Никитой веревку.

Надя видела под собой площадь с морем голов, золотые шпили собора, но она не могла рассмотреть с высоты, как взбешенный палач сорвал со своего низколобого заросшего лица колпак и бросил его в огонь. Потом снял с себя красное одеяние и тоже отправил его вслед за колпаком.

Не почувствовала Надя, в отличие от всех, стоявших на площади, как гадко запахло там жжеными тряпками. И не видела она уходящего с площади, спотыкающегося от потрясения Гаранта Полного Успокоения. И не слышала она общего крика:

— Святая!

Она видела полыхнувшую вдали молнию, а раскаты грома оглушали и словно преследовали ее.

Но Надя уже овладела положением. Мастерство дельтапланеристки вернулось к ней.

Сквозь окружающий облачный туман рассмотрела внизу изгибы реки Сонмы и направилась к ней, чтобы использовать восходящие потоки воздуха по ее берегам.

«Улететь как можно дальше», — твердила она себе.

Шлемофон, рассчитанный на короткие расстояния, безнадежно молчал, передавая лишь треск грозовых разрядов.

Чтобы избавиться от них, Надя подняла забрало гермошлема, и в лицо ей ударил свежий, пьянящий, наполненный волшебной силой воздух.

В Ремльском соборе папиец св. Двора Кашоний, сняв со своей алой мантии черную ленту, торопливо служил торжественную мессу по поводу «Ремльского чуда», произошедшего у всех на глазах, по воле всевышнего, прославив тем его Наместника, Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия. Об этом вдохновенно и предусмотрительно Кашоний возвестил с амвона.

Герцог Ноэльский распорядился отметить небывалое событие достойным его пиром в большом зале королевского замка, куда в сопровождении сияющей красотой и довольством королевы охотно явился и сам король Кардий VII, гордый тем, что коронован не кем иным, как святой Надежанной, Освободительницей Френдляндии, и отныне будет грозно править своей страной во славу твердой, как скала, папийской веры. К Мартию Лютому король послал гонца с предложением примириться со скалийской церковью во имя их недавней соратницы, а отныне признанной этой церковью святой Надежанны.

Гроза прошла, дождь стих, но все вокруг сделал влажным. Воздух стал особенным, напоенным озоном, бодрящим, как вино, которое вдыхают, а не пьют.

Уходящая туча висела над лесом, закрыв горизонт.

На стерне сжатого поля между лесом и берегом реки, поросшим кустарником, лежала в своем космическом скафандре Надя.

Протянув руку, она старалась ладонью уколоться о жесткие стебли жнивья, чтобы очнуться, прийти в себя.

Ей казалось, что только во сне могли привидеться ей склоненные к ней женские лица сказочной красоты со жгучими глазами и ободряющей улыбкой.

И, как во сне, слышались ей голоса этих «шамаханских цариц», твердящих:

— Ничего, манге! Позволь, манге! Пойдешь с нами, ласковая. Укроем в кибитке. Дадим юбки пестрые, широкие. Гадать научим, петь с нами станешь, танцевать. Ох, ладно будет!

Неверящими глазами смотрела Надя на пестрые наряды окружающих ее людей, огнеглазых красавиц и смуглых бородачей со смоляными кудрями до плеч. Неужели такие люди могут предать ее за золото тритцам или слугам Кашония?

С участием сердечно улыбалась ей старая женщина с морщинистым, отлитым как бы из темной бронзы лицом.

Все говорили, перебивая друг друга, и Надя не могла произнести ни слова.

Увидев, что стоявший в стороне смуглый мужчина с проседью в бороде и смоляных кудрях носит в ухе бронзовую серьгу, она, как по наитию, сказала:

— Гневий Народный!

— О! Гневий! Наш Гневий! — загалдели вокруг, — Знаешь, манге, нашего Гневия?

Надя кивнула.

Она еще никак не могла решиться довериться этим людям.

Но тут выступил бородач с серьгой.

— Если ты та, которой верил Гневий, хотя и «небесная», то в наших кибитках среди раменок тебя никто не узнает, — и он важно кивнул в сторону леса.

— Пойдем, манге, вставай! — настаивали женщины. — У нас настоящей раменкой станешь, красавица!

— Как же я? — неуверенно произнесла Надя, поднимаясь.

Потом эти люди заговорили на каком-то своем, непонятном языке, а одна из девушек пошла вперед, повела плечами и заставила их так призывно трепетать, что Надя будто перенеслась к себе домой за неисчислимые парсеки. Она встала и бодро зашагала вместе со своими новыми знакомцами к лесу. «До чего же тождественны кристаллы Вселенной!» — думала она.