— Не так же, а лучше, — поправил Киннисон. — Ты ошибаешься. И я, и те, кто остался на корабле, — мы все мужчины. Но человек, занятый работой, не может постоянно заниматься защитой своего мозга от нападения, и в таких случаях используется мыслезащитный экран. Я обхожусь без него, потому что должен общаться с другими. Понятно?

— Ты совсем не боишься нас? — вспыхнула она, вновь рассвирепев. — Ты ни во что не ставишь нашу силу?

— Абсолютно верно. Точнее не скажешь, — стиснув зубы, заявил Киннисон. Однако сам он не совсем верил в это и был рад, что женщина из-за своей ярости не заметила его сомнений.

Она не могла убить его силой мысли. Так же, как ее Старшая Сестра — кем бы та ни оказалась, — и ее подручные. Однако, не уничтожив его с помощью разума, они могли попытаться расправиться с ним физически. А мускулы у них были крепкие и хорошо тренированные. Конечно, если дело дойдет до рукопашной, он проучит троих или четверых, а может, и полдюжины. Но схватка с несколькими противниками может оказаться смертельной для всех. Проклятье! Он еще ни разу не убивал женщин, но, судя по всему, вскоре предстояло научиться этому.

— Ладно, поехали дальше, — предложил он. — И пока мы в пути, давай попробуем заключить договор, который поможет избежать кровопролития. Раз ты поняла, о чем я говорил с экипажем моего корабля, то знаешь, что он хорошо вооружен и готов за несколько минут разнести в щепки город.

— Знаю. — Ее мысли смешались от очередного приступа бессильной ярости. — Оружие! Опять оружие! На что еще способны мужчины? Если бы не твой огромный корабль и не странный летательный аппарат, который висит над нами, то я бы голыми руками выцарапала тебе глаза и разорвала на части!

— Не обольщайся понапрасну, — спокойно подумал Киннисон. — Но послушай-ка, юная тупоголовая убийца! Ты уже доказала, что умеешь принимать во внимание физические факты. Почему бы тебе не отнестись подобным образом и к интеллектуальной стороне дела?

— Именно так я поступаю всегда. Всегда!

— Увы, нет, — констатировал он. — По-твоему, мужчины отличаются двумя особенностями. Первая — они необходимы для продолжения вашего рода. Вторая — они дерутся. Дерутся до смерти и при каждом удобном случае. Верно?

— Да, но…

— Без всяких «но»! Дай мне выразить мою мысль. Почему вы не воспитали из ваших мужчин бойцов — давно, сотни поколений назад?

— Когда-то мы пытались, но наш народ начал вырождаться.

— Ясно. Ваше общество устроено по-дурацки, оно не сбалансировано. Ты видишь во мне только мужчину, которого нужно уничтожить как можно быстрее, и лишь потому, что я не такой, как ты. Однако я сам мог уничтожить тебя, и для этого у меня были веские причины, но сохранил тебе жизнь. Мы можем разнести в пух и прах всю вашу планету, но не будем так делать, если нас не вынудят. Какой же напрашивается вывод?

— Не знаю, — искренне призналась женщина. Желание немедленно расправиться с ним понемногу остыло, остались лишь антипатия и гнев. — В некоторых отношениях ты, кажется, обладаешь качествами… почти как у настоящей личности.

— Я и есть личность…

— Ну уж нет! Не думаешь ли ты, что меня может ввести в заблуждение твоя одежда?

— Погоди минуту. Я представитель народа, который делится на два равноправных пола. Численность мужчин и женщин на Земле почти одинакова… — и он, как мог, начал объяснять ей социологическое учение Цивилизации.

— Непостижимо! — мысленно выдохнула женщина.

— Но это так, — заверил Киннисон. — А теперь дай мне знать — ты будешь вести себя, как хорошая девочка, или мне необходимо назначить небольшой массаж твоим мозгам? Или, может, мне придется пару раз шмякнуть твое прекрасное тело об какое-нибудь дерево? Поверь, детка, я спрашиваю ради твоей же пользы.

— Я верю тебе, — удивленно подумала она. — И мне становится все ясней, что… что ты и в самом деле — личность… в каком-то смысле, по крайней мере.

— Разумеется, я личность — о чем толкую тебе в течение часа. И не в каком-то смысле, а…

— Извини меня, — перебила она, — ты употребил понятие «прекрасное». Я не понимаю его. Что значит «прекрасное тело»?

— О Господи! — Если Киннисон когда-либо и попадал в тупик, то именно сейчас. Как он мог объяснить, что такое музыка или искусство, амазонке, воспитанной среди самого варварского матриархата? И, помимо всего прочего, кому же удавалось объяснить женщине — любой, во всей макрокосмическое вселенной, — почему именно она прекрасна?