Да.

Понимаешь, просто я думаю, что так будет лучше.

Я не скажу.

Ну и отлично. Тогда ладно… Сэмми откидывается в кресле.

Мистер Сэмюэлс, можно мне в ванную?

Давай, сынок.

Когда Кит выходит, Питер спрашивает: Пап?..

Что? Что?

А ты не в бегах?

В бегах! Нет! Господи-исусе, откуда такая мысль? А?

…

Это тебе тот мужик чего-то наплел?

Нет.

Так в чем дело! Сэмми хмыкает.

Не знаю.

Нет. Я не в бегах.

Питер шмыгает носом. Потому что, если ты скрываешься, я мог бы тебе помочь.

…

Нет, правда, пап, мог бы. Я знаю одно место. Это за нашим кварталом. Старый дом; жилой, но теперь стоит заколоченным, весь. Только люди там все равно живут; и ты мог бы.

Торчки?

Нет. Ну, некоторые, может, и торчки, но там сейчас один мой знакомый ночует.

Знакомый?

Да, ему семнадцать, он в нашей команде играл.

И он не торчок?

Нет. Правда, травку курит.

Но он скрывается?

Да. Собирается скоро уехать; просто выжидает случая.

Куда уехать?

В Англию.

Понятно… Питер, это ты Киту сказал, чтобы он в ванную ушел?

Нет.

М-м… а то его что-то долго нет.

Я ему не говорил.

Да нет, я не почему-либо там, просто на случай, если ты хотел поговорить со мной наедине.

Кит тоже того парня знает.

Понятно. Он твой корешок, Кит-то, а?

Да. И пап, еще знаешь что, у меня есть спальный мешок.

Сэмми кивает. Да, спальный мешок штука удобная… да.

Мне он не нужен, ты можешь его взять.

Сэмми улыбается. Да ладно, я знаю, куда мне податься, если, э-э… Он кивает и улыбается снова. Какое-то движение. Что там? спрашивает он.

Это я к окну подошел.

А… понятно.

А та женщина на работе?

Да.

Она ведь в пабе работает?

Ее зовут Элен, да, она работает в пабе. Сэмми шмыгает носом. Послушай, сынок, то, что я сказал насчет мамы и прочее, ты не подумай дурного; она человек хороший. Просто, ты еще увидишь, ей хочется знать, где ты, что делаешь, ну и так далее. Да ты, наверное, и сам уже это почувствовал, а? Понимаешь, так уж устроены женщины. И бабушка твоя была такая же, я о другой твоей бабушке, о моей матери, если мой старик уходил куда-то, она переживала до самого его возвращения; а стоило ему войти в дом, как она успокаивалась и все было отлично; ты бы ее только видел! места себе не находила. Без шуток!

…

Или вот возьми меня с твоей матерью, мы были молодые, ну, сам понимаешь, ситуация сложилась странная, необычная ситуация. Я к тому, что я же в крытке сидел. Понимаешь, мы с ней встречались, пока меня не упрятали. А я, когда вышел, вернулся обратно в Глазго, и мы вроде как начали с того места, на котором остановились. Но я знаешь, что думаю, не попади я в тюрьму, а так вот и останься здесь, то, если честно, не думаю, чтобы мы поженились, понимаешь, о чем я, думаю, мы просто разошлись бы, пошли каждый своим путем; потому что так оно и бывает, я только об этом и говорю.

Открывается дверь. Входит Кит.

Я тут как раз рассказывал Питеру про меня и его маму, что вот, поскольку я сидел, все нам представлялось по-другому.

…

Питер говорит: Пап, я понимаю, о чем ты.

Сэмми кивает. Я не хочу вдаваться в эти дела, я просто, чтобы ты знал, ну, вроде как, будь я на твоем месте, я предпочел бы знать. Потому что, в общем-то, ничего тут страшного нет, на самом-то деле, ну, в том, что мы с твоей мамой разошлись – извини, что затеял этот разговор, но ты же понимаешь – это все тюрьма! Точно тебе говорю, она мозги сворачивает, просто сворачивает мозги. Губит человека. Любого, кроме обычного! А знаешь, что такое обычный человек! А? Знаешь, что такое обычный человек? Да вот ты и есть – обычный. Сэмми ухмыляется: Если б меня не взяли в то время, и тебя бы сейчас здесь не было! Хотя, кто знает, может, и был бы! То же и с тобой, Кит, если б это был ты, твои папа и мама, никто ведь ничего не знает. Я не шучу, дичь, полная дичь. Понимаешь, дети же все меняют. Сэмми хмыкает. Честно! Вы самые. Думаете небось, что я бред несу, ан нет! Можно даже сказать, оно и хорошо, что я в тюрьму попал.

Пап.

Можно. Очень даже можно.

Это уж чушь, пап.

Да знаю я, и все-таки. Сэмми шмыгает. Он уже скрутил сигаретку, теперь закуривает. Я тебе одно скажу, говорит он, в бегах я никогда не был. Брали меня дважды, но от полиции я никогда не скрывался. Я в аккурат этим и занимался, когда меня взяли, шел на дело. Так что все по справедливости, я о том, что фараоны меня сграбастали. Но я от них не бегал. Они просто, на хер, знаю, о чем говорю, – просто взяли меня с поличным. На месте преступления. Ничего такого уж крупного, могу тебе сразу сказать, но разница тут есть. Сэмми пожимает плечами. Как бы там ни было, сам виноват. Так я ничего другого и не говорю; мне следовало затаиться. Потому как, если они не знают, что ты и где, так они этого и не знают. А стоит тебе пошевелиться, ты им словно бы извещение посылаешь. Приходите, ребята, берите меня, понимаешь? так что надо быть очень и очень осторожным, очень и очень… Сэмми облизывает губы, растирает шею, и там щетина.

Что происходит, па?

Да ничего. А что?

…

Сэмми затягивается, выпускает дым. Со мной вот какое дело, говорит он, ладно уж, тебе сказать можно, я собираюсь уехать.

Ух ты, пап.

Вернуться в Англию.

Пап.

Попробую найти работу, ну и так далее, понимаешь? Привести себя в порядок, глаза и все прочее.

Ух ты, пап.

Да нет, это все пустяки, просто сейчас так будет лучше всего, потому что при том, как оно здесь все складывается, понимаешь, о чем я, мне здесь ни хрена не светит, ни хрена, вот так, я о том, что, если тебя замудохали, значит, надо смываться, и все, я только об этом и говорю, сынок, надо уезжать, ты же не можешь всегда… Ну, что ты можешь сделать, понимаешь? ты же не можешь всегда делать, что тебе хочется. Ну вот, поэтому я и хочу уехать.