— Ну да, я так и думал, что ты ни о чем не подозреваешь, — упрямо возразил Олин. — Дома в Мункхюттане советница бережет каждый грош, чтобы послать тебе денег в Упсалу и чтобы ты по-прежнему жил беспечно и весело, когда приезжаешь домой на каникулы. А ты тем временем тут бездельничаешь, не подозревая о том, что тебе грозит. Не мог я больше спокойно наблюдать, как вы обманываете друг друга. Ее милость думает, что ты тут прилежно учишься, а ты думаешь, что она по-прежнему богата. Не имею я права своим молчанием губить всю твою будущность.

Хеде немного посидел в раздумье, а затем встал и с грустной улыбкой протянул Олину руку.

— Ты ведь понимаешь, что я верю тебе. Просто мне не хочется этому верить.

Олин, просияв, пожал протянутую руку.

— Пойми, Хеде, еще не все потеряно. Тебе надо только приналечь на занятия. С твоей головой ничего не стоит кончить курс за каких-нибудь семь-восемь семестров.

Хеде выпрямился.

— Будь покоен, Олин, — сказал он, — теперь-то уж я возьмусь за ум!

Олин встал и пошел к двери, но как-то нерешительно. На полпути он остановился и снова обернулся к Хеде.

— У меня к тебе еще одно дело, — начал он, вконец смутившись. — Я прошу тебя отдать мне скрипку на то время, что ты будешь заниматься.

— Отдать тебе скрипку?

— Ну да, завернуть ее в шелковый платок, запереть в футляр и дать мне унести ее, иначе все твои благие намерения пойдут прахом. Я знаю, что стоит мне выйти за дверь, как ты тотчас же схватишь скрипку и начнешь играть. Ты слишком привык к ней, и если скрипка останется у тебя, ты не сможешь устоять против искушения. В таких случаях человеку с собой не совладать.

Хеде колебался.

— Что за вздор! — сказал он.

— И вовсе не вздор. Ты же знаешь, что тягу к скрипке ты унаследовал от советника, она у тебя в крови. И с тех пор, как ты тут в Упсале стал сам себе хозяином, ты только и делал, что играл. Ты и квартиру нанял на отшибе, чтобы никого не беспокоить своей игрой. В этом деле ты себе не помощник. Так что отдай мне скрипку!

— Верно, — согласился Хеде. — Раньше так оно и было. Но теперь речь идет о моем поместье, а оно мне дороже, чем скрипка.

Но Олин стоял на своем и требовал отдать ему скрипку.

— Ну что толку, если я тебе ее отдам? — возражал Хеде, — захочу играть, так и за другой скрипкой ходить недалеко.

— Знаю, — отвечал Олин, — но другая скрипка не так опасна. Опаснее всего для тебя вот эта, твоя старая итальянская скрипка. И к тому же я хочу предложить, чтобы ты позволил мне запирать тебя в первые дни. Пока ты не втянешься в работу.

Олин долго упрашивал Хеде, но тот все упирался. Что за нелепая затея — стать арестантом в собственной комнате!

Олин густо покраснел.

— Я должен унести скрипку, — сказал он, — иначе весь наш разговор впустую.

Он вновь заговорил горячо и взволнованно.

— Не хотелось бы мне упоминать об этом, да, видно, придется. Я ведь знаю, что ты рискуешь не только поместьем. Прошлой весной я видел тут, на выпускном балу, одну девушку. Говорили, что она помолвлена с тобой. Сам-то я никогда не танцую, но я от души радовался, наблюдая, как она порхает в танце, сияющая и прекрасная, как полевой цветок. И когда я услышал, что она твоя невеста, мне стало жаль ее.

— Вот как?

— Ну да, я же понял, что из тебя ничего путного не выйдет, если ты и дальше будешь так себя вести. И я поклялся в душе, что этому юному созданию не придется всю жизнь прозябать в девицах, дожидаясь тебя. Я не хочу, чтобы она высохла в ожидании. И я не хотел бы повстречать ее через несколько лет с заострившимися чертами и скорбной складкой у рта…

Он запнулся под испытующим взглядом Хеде.

Но Гуннар Хеде уже понял, что Олин влюблен в его невесту. Его глубоко тронуло, что приятель тем не менее стремится его спасти, и под влиянием этого чувства он наконец сдался на уговоры и вручил Олину футляр со скрипкой.

После ухода Олина Хеде целый час трудился как одержимый, но затем он отшвырнул от себя книгу. Что толку в этих занятиях! Он кончит курс через три или четыре года, а кто может поручиться, что за это время имение не будет продано?

И вдруг он почти со страхом почувствовал, до чего дорого ему это старое родовое гнездо. Он был попросту очарован им. Каждая комната, каждое дерево вдруг возникли перед его взором. Без всего этого не будет ему счастья!

И он принужден корпеть тут над книгами в то время, как все это может пойти с молотка! Беспокойство все больше овладевало им, кровь застучала в висках, как в приступе лихорадки. И он был вне себя оттого, что не может взять в руки скрипку и успокоить себя игрой.