В этом теологическом контексте Навуходоносор является орудием божественного гнева, подобно тому, как в 6-й главе Откровения Бог насылает на грешников «смерть». Согласно древне-израильской теологии, божественное благословение, имеющееся у царя Навуходоносора, — единственный теологически приемлемый способ объяснения одержанной им победы над Иудеей.

Таким образом, название корабля Морфеуса имеет два оттенка: с одной стороны, оно обозначает божественное благословение («мы выполняем миссию Бога»), с другой — этот «Навуходоносор» является орудием массового уничтожения, посланного опустошить ряды коррумпированного истеблишмента.

Слово «Сион» в Библии нагружено богатым и разнообразным смыслом. Пожалуй, самое непротиворечивое значение этого слова появляется в 75-м псалме, где Сион обозначает местожительство Господа. Как сам Израиль, Сион — это одновременно и место, и народ: помимо того, что Сион обозначает гору, на которой находится Храм, это слово также часто используется по отношению ко всему народу израильскому. [174] В то же время важно понять, что в обоих случаях это слово обладает в каком-то смысле трансцендентным значением. Благодаря божественному присутствию Сион является космической горой, равно как и священным народом. Считалось, что гора Сион существует в священном пространстве, независимом от ограничений обычного времени. Следовательно, даже во время Изгнания, когда физический Храм лежал в руинах, космический Сион оставался действующим в священном народе во время его пребывания под властью Вавилонии.

Три важнейшие черты библейского Сиона соотносятся с «Матрицей» непосредственным образом. Во-первых, Сион представляет собой Землю обетованную. В Исходе сказано, что Бог опечалился, увидев, как фараон подчинил Его народ, так что Он пообещал ему спасение. Яхве назначает Моисея вождем Своего народа и обещает привести Свой народ туда, где течет молоко и мед. [175] Эта новая земля и называется Сион. В «Матрице» фраза Танка, обращенная к Нео, отражает это обещание Яхве народу израильскому: «Если доживешь, может, тебе даже удастся увидеть это». В обоих случаях Сион становится обещанием того, каким может быть и будет будущее. Но больше, чем о Сионе, обозначающем географическое место, бытовало представление о небесном Сионе, который сохраняет космическую синхронность со своим земным близнецом. По этой причине стремление к Сиону, распространенное среди древних израильтян, отражало их желание объединиться с Богом, постоянно присутствующим в Сионе.

Во-вторых, библейский Сион и Сион в «Матрице» роднит их крайняя важность. Хотя это не совсем соответствует Библии, тем не менее у раввинов существовало представление о том, что Сион был наброском, по которому был создан мир. В Талмуде и в Мид-раше Сион приравнивается к Эдему, к раю, первому божественному творению, последней защите, сдерживающей поток хаоса, готовый обрушиться на мир. Похожее представление о предельной важности Сиона мы видим и в «Матрице». Вместо того чтобы являться первым божественным творением, в фильме Сион становится последним уцелевшим человеческим городом. Поскольку Сион — это все, что осталось у людей, они сделают все возможное, чтобы отстоять его; без Сиона все будет потеряно, и война закончится. Танк даже готов пожертвовать своим командиром, если это может спасти последнее прибежище людей: «Сион важнее, чем ты, я и даже Морфеус».

После падения Иерусалима в 587 г. до н. э. «Сион стал мучительным символом национального позора, противоречия между великим царским городом обещаний и воспоминаний и плачевными руинами настоящего времени». [176] Третье сходство между библейским Сионом и Сионом «Матрицы» состоит в том, что новый Сион, где богом избранный народ вернет себе предназначенную ему славу, возникнет благодаря мессии.

Если мы станем утверждать, что «Матрица» — это религиозный фильм, то мы должны задаться вопросом: так где же там Бог? Можно заметить, что ни один персонаж фильма нельзя в точности сравнить с Богом. Чтобы объяснить это кажущееся упущение, настала пора выйти за рамки аллегорий и начать рассматривать «Матрицу» через призму апокалиптической мысли первого века от Рождества Христова.

Факты, которые говорят нам, что упоминание Бога или ссылка на Него в «Матрице» отсутствует, ставят нас перед двумя альтернативами. С одной стороны, мы можем заключить, что в «Матрицу» не включены представления о Боге. Если мы остановимся на этом утверждении, то тут же подорвем тщательно сконструированную аллегорическую модель, которой посвятили все предыдущие страницы: раз нет Бога, тогда идея о приходе мессии теряет всякий смысл. Однако мы можем выбрать другую интерпретацию, согласно которой роль Бога играет сам Бог. Иначе говоря, фигура Бога в «Матрице» чем-то сродни иудейско-христианскому представлению о неосязаемом Боге, который, несмотря на свою трансцендентность, активно вмешивается в человеческую историю и спасение человечества.

Поскольку такое теистическое прочтение «Матрицы» сразу не кажется очевидным, это утверждение требует дальнейших объяснений. Против довода в пользу того, что представления о Боге в «Матрице» на самом деле присутствуют, выступает тот факт, что в фильме имеется столько же ссылок на Бога, как в Песне Песней, то есть ни одной. За исключением единственного мимолетного замечания Морфеуса насчет «похода в церковь» в ряду других бессмысленных вещей, которые можно делать в Матрице, а также цветистого богохульства, которым приправлены диалоги в «Матрице», в фильме нет каких-либо теистических ссылок. В то же время ключевым ориентиром для поисков Бога в «Матрице» является не прямой поиск, а, скорее, отслеживание божественного присутствия в общем потоке фильма.

Чтобы объяснить этот момент, мне необходимо прибегнуть к метафоре, взятой из астрономии: увидеть черную дыру невозможно по определению. Однако ученые выявили в пространстве с десяток черных дыр, прослеживая движение звездных тел, облетающих черные дыры. То же самое можно проделать и с Богом в «Матрице». Хотя мы не можем с легкостью обозревать Бога в пределах «Матрицы», мы можем установить местонахождение Бога посредством тщательного анализа сюжета фильма. Ответ на вопрос, где находится Бог в «Матрице», связан с определенными теологическими проблемами, которые мучили религиозных мыслителей первого века нашей эры.